Мои двери всегда для вас открыты. Выходите ©
Название: Покаяние
Автор: [J]Йопти[/J]
Направленность: слэш
Фандом: Sherlock BBC
Персонажи: Себастьян Моран, Джим Мориарти
Рейтинг: R*
Жанр: postReichenbach, AU
Размер: ~2100 слов
Предупреждения: *упоминание секса и пыток. Ругательства. Я не уверена, есть ли тут богохульство, но сильно и неадекватно верующим, наверное, лучше не читать. И стандартное предупреждение, ибо у каждого разное представление: OOC.
От автора: Винить инспектора. Толчком к написанию стал фик "Исповедь дьявола", но кто-то (как я, например) может посчитать представленных там персонажей OOC'ными. Это моё личное мнение, и я никому его не навязываю. "Pardon moi", если я ничего не путаю, на французском значит "Извините меня" ("Прошу прощения?.."). 25 марта католики празднуют Благовещение Девы Марии.
Эндрю Скотт в рясе.
ТыцКак Себастьян попал в тюрьму? О, это очень смешная история. Ну, может, и не совсем. У всех, знаете ли, разные вкусы и до разной степени извращённое чувство юмора и понятие того, что смешно, а что – нет.
Всё начинается с выпивки.
Нет, даже не так.
Дубль два.
Всё начинается с крыши. На самом деле всё начинается намного раньше, но если не хочется растягивать рассказ до невообразимых размеров, то лучше начинать с крыши.
Однажды на крыше святого Бартса произошло в меру необычное явление. Первое время газеты были склонны считать, что там произошло убийство с последовавшим самоубийством. Герой прессы, чьё имя все знали и без лишнего упоминания, встретился с человеком, которого подкупил ради того, чтобы лучше выглядеть в чужих глазах, застрелил его, а потом сбросился вниз, не выдержав позора.
Такова была официальная версия в течение долгого времени, и никто из тех, кто знал правду, эту версию опровергать не спешил. Одним из этих людей, по воистину неведомому стечению обстоятельств, оказался Себастьян.
Абсолютно уверенный в том, что тот самый человек, якобы подкупленный героем прессы, действительно умер…
…но не от чужой руки, как думали другие, а от своей собственной. Что, впрочем, не меняло результат…
…Себастьян бросился в утешающие объятия алкоголя. Он и раньше-то не отказывался пропустить пару, тройку (десять?..) стаканов виски, а после нашумевшего эпизода на крыше только усугубил ситуацию.
Неприятный случай настиг его спустя где-то два года после того, что имело место быть шестнадцатого июня две тысячи двенадцатого года. Он, как обычно, выпивал в баре, когда один из тех, кого он раньше никогда не видел здесь, вдруг встал и во всеуслышание заявил, что жизнь – дерьмо, и все вокруг пидарасы. Порядочно напился парень. Себастьян прищурился и обернулся от барной стойки, поинтересовавшись, кого этот джентльмен только что назвал пидарасом. Лучше конкретизировать, пока не поздно, ведь некоторые могли бы не согласиться с таким взглядом на вещи, и тогда бы джентльмену сильно не поздоровилось. Тот сделал вид, что задумался, а потом нагло поинтересовался:
- А чем ты докажешь, что не пидарас?
Себастьян сломал ему нос. А потом, кажется, и череп. Не всё одновременно и в течение нескольких секунд. Просто затем дать парню по лицу захотел не только он, завязалась драка, и…
На самом деле он не очень хорошо помнил все эти события. Он тоже был достаточно пьян, и те картины окутал туман, делая очертания любого человека и предмета расплывчатыми. Он помнил только название бара и два момента: когда он дал парню по лицу в первый раз и когда приложил головой об стол. Стол был крепкий, так что Себастьян не исключал возможность того, что после этого джентльмен с уже прилично намятыми боками и парой синяков отбыл в мир иной.
Когда наступило тяжкое время похмелья, он обнаружил себя в тюрьме, с наручниками на запястьях и головной болью, которая усиливалась в несколько раз от лязга открываемых дверей соседних камер.
По старым связям Себастьян мог бы нанять адвоката, который если и не вытащил бы его на свободу прямо из зала суда, то хотя бы скостил срок до невообразимого минимума. Но потом он подумал, что на кого-либо, кроме Джима, он всё равно работать не станет – глупая и бессмысленная верность мертвецу – а влачить жалкое существование, которому стукнуло уже где-то два года, можно было и в тюрьме. Там, к тому же, бесплатно кормили. И за жильё, свет и воду плату не требовали. Поэтому без каких-либо угрызений совести он признал себя виновным и отправился на жёсткую кровать с матрасом, из которого вылезала добрая половина пружин, впиваясь в тело.
В какой-то степени это было иронично: сесть в тюрьму не за то, что он был снайпером, пытал и убивал людей при помощи винтовки, ножа, собственных рук и иногда даже столовых приборов (про всё остальное упоминать вообще не стоило), а за то, что он по пьяни прикончил парня, назвавшего его пидарасом. Ну или как-то ещё. Сейчас это в любом случае уже не играло никакой роли.
Они даже не знали его настоящего имени. При нём нашли поддельные документы. Всего один экземпляр среди того множества, которым одарили его ребята Джима, когда он официально поступил на работу. Так что на самом деле в тюрьме сидел не Себастьян, а мистер Эрвин К. Кларксон. Эрвина К. Кларксона уважали и боялись, потому что он был военным с крепкими кулаками и твёрдыми моральными принципами, гласившими, что всякого не так взглянувшего ждал хук справа с добавкой при сопротивлении.
Прошло несколько долгих месяцев, прежде чем случилась занятнейшая вещь. Двадцать пятого марта две тысячи пятнадцатого года, ближе к обеду, Себастьяна выволокли из камеры, нацепив наручники, и сообщили, что ведут… к священнику.
- Pardon moi? – озадаченный Себастьян даже перешёл на французский. – А с какой стати? Мне назначили на завтра смертную казнь, поэтому сегодня надо исповедаться?
Один из охранников фыркнул:
- Нет, весельчак. Наш прежний священник заболел, а этот сказал, что сегодня Благовещение, праздник, поэтому… Мы уже половину тюрьмы туда перетаскали.
- А если я не хочу исповедоваться?
- А кто тебя спрашивает? – пожал плечами второй.
В чуть более просторной, чем камера, комнате стоял стол и два стула. На столе лежала Библия, пачка сигарет и зажигалка. Священник стоял к ним спиной, но, когда он заговорил, голос его показался Себастьяну чертовски знакомым:
- Снимите с него наручники и оставьте нас наедине.
- Но, отец… - запротестовал один из сопровождающих.
- Служители Господа в состоянии постоять за себя, сыновья мои, - последовал ласковый ответ.
Себастьян нахмурился, удивлённый и заинтригованный, повертел руками, когда их освободили, и сел на один из стульев, вытягивая из пачки сигарету и закуривая, провожая взглядом охранников до тех пор, пока не закрылась дверь.
- Я вообще-то атеист, святой отец, - выдохнув дым в чужую спину, обтянутую чёрной рясой, насмешливо заметил он.
- Тогда гореть тебе в Аду, сын мой, - священник обернулся, и Себастьян выронил сигарету, не веря своим глазам. В одежде служителя Господа перед ним стоял не кто иной, как Джим. Он довольно улыбался, явно наслаждаясь произведённым эффектом.
- Когда конкретно вы решили посвятить свою жизнь Богу, святой отец? – справившись с собой, сквозь зубы процедил Себастьян. В нём кипела злость, он хотел свернуть шею этому маленькому, хитрожопому ублюдку, который почти на три года оставил его позади, даже не удосужившись сообщить, что собирается воскреснуть. Он поднял сигарету, тлевшую на столе, и стиснул её в пальцах. О, “святой отец” даже не подозревал, какую большую ошибку совершил, позволив охранникам освободить его руки.
- Этот роковой момент… Это случилось со мной относительно недавно, - продолжая играть свою роль, признался Джим. Он медленно подошёл к столу и погладил пальцами кожаную обложку Библии, отстранёно улыбаясь. – Пути Господни, как ты знаешь, неисповедимы, но я рад, что они завели меня именно сюда. Я чувствую, что здесь я нужнее всего в данный момент, и сердце моё поёт от радости при мысли, что я могу помочь людям. Облегчить груз, который несут они на плечах своих. Позволить им искренне раскаяться в совершённом и уверить, что Бог обязательно простит их. Ты всё ещё не хочешь поведать мне о том, что тяготит тебя, Эрвин?
Джим выделил имя, пустив в голос издевательские нотки, вместе с тем искажая подвижное лицо, чтобы оно выражало полнейшее смирение.
- Что ж, святой отец, пожалуй, мне есть, о чём поведать вам, - уперев ногу в ножку привинченного к полу стола и слегка раскачиваясь на стуле, признался Себастьян и сделал жест свободной от сигареты рукой: - Прошу вас, присаживайтесь. Это будет долгая история…
Джим послушно присел и устремил на него взгляд своих карих глаз. Себастьян прерывисто вздохнул, не желая признаваться себе в том, что скучал по этому.
- Однажды я встретил человека, святой отец, - начал он, затушив сигарету об стол. – Этот человек… Если бы я верил в Бога, я бы сказал, что именно он мне и послал этого человека. Мы встретились в тот период моей жизни, когда я был мучим финансовыми проблемами и горечью от потери друзей с войны. Но финансовыми проблемами всё же в большей степени. Этот человек обещал мне хорошие деньги за непыльную, в общем-то, работу.
- Какую именно, Эрвин? – поинтересовался Джим так, словно понятия не имел, о ком шла речь.
- Я в некотором роде был… доктором, - Себастьян взмахнул рукой и слегка поводил ею в воздухе, как бы говоря, что это весьма приблизительное определение, но более-менее описывающее суть его работы. Джим на мгновение перевёл взгляд на его запястья, но потом снова установил зрительный контакт. – По приказу этого человека я следил за людьми и… выписывал их. Иногда лечил. Неортодоксальными методами. Если вы понимаете, о чём я.
- Думаю, я понимаю, - сделал вежливую вставку “служитель Господа”. Себастьян кивнул и продолжил: - Проходили годы, я работал. Работа мне нравилась, хотя иногда у нас с тем человеком были небольшие конфликты. Но ведь нельзя всё время жить в мире, вы согласны со мной, святой отец?
- Конфликты способствуют развитию личности, как утверждают некоторые психологи.
Джим потрясающе играл. Он улыбнулся мягко, почти застенчиво, как будто не знал, имел ли он право ссылаться на подобное. Религия и наука всё же находились в разных областях и временами тоже… конфликтовали.
- Не все, но в чём-то вы правы, - согласился Себастьян. – Мы проработали вместе довольно долгое время, и я планировал, что так будет продолжаться и дальше. Но у того человека были другие планы. И он не удосужился мне о них сообщить.
Он резко подался вперёд, из-за чего стул, на котором он раскачивался, с грохотом опустился обратно на пол. Не теряя времени, он обхватил рукой затылок Джима и заставил его лицо поздороваться со столом. Джим охнул, скорее всего, больше от неожиданности, чем от боли, но потом улыбнулся, широко и довольно.
Себастьян обошёл стол и зашептал яростно Джиму в ухо:
- Этот человек бросил меня, а потом заявился, как ни в чём не бывало, видимо, рассчитывая, что я прощу его, и всё станет как прежде. Вы бы простили, святой отец?
Он запустил пальцы в волосы Джима и сжал их, заставляя запрокинуть голову.
- Ты гневался на него, когда он так поступил? – голос Джима был непозволительно хриплым.
- О, я был вне себя от гнева, - подтвердил Себастьян. – И теперь я должен покаяться. Простите меня, святой отец, ибо я согрешил…
Он заставил Джима подняться со стула и перегнул через стол, предварительно оттолкнув мешавшуюся мебель. Не без труда приподняв чересчур длинную рясу, он спустил вниз бельё Джима и на мгновение замер, приоткрыв рот. Джим не переставал удивлять его: всё это время он сидел с вибратором в заднице.
- Смотрите-ка, святой отец, да вы и сами не безгрешны, - не удержавшись, он шлёпнул Джима по ягодице. Тот выдохнул резко и выгнулся, словно ещё больше подставляя зад, провоцируя. Впрочем, зная Джима, Себастьян подозревал, что именно это он сейчас и делал. Намеренно провоцировал, всё ещё одержимый желанием найти границы, за которые ему нельзя будет ступить.
- Я решил, что ты будешь слишком охвачен одним из семи смертных грехов, чтобы покаяние принесло удовольствие и мне, так что подготовился, - Джим обернулся и подмигнул, улыбнувшись похабно, наконец перестав изображать из себя смиренного мужчину средних лет, выяснившего, что служение Господу – единственная настоящая цель, ради которой он появился на земле.
Себастьян вытащил вибратор и, расправившись со своей одеждой, вошёл, резко и глубоко. Джим застонал, и его наверняка слышала половина тюрьмы, но в тот момент Себастьяна это не интересовало. Его не интересовало, что, скорее всего, Джим подкупил охранников. Что он наверняка поставил какие-то заглушки на камеры и прослушку. Что он всё это спланировал до малейших деталей, как он делал всегда. Всё это сейчас не имело значения. Впервые за эти почти три года он чувствовал себя целым и снова живым.
Себастьян закрыл Джиму рот, так, на всякий случай, но тот всё равно стонал, громко, соблазнительно, а после и вовсе начал вскрикивать. Себастьян ухмыльнулся: смена угла проникновения не прошла даром. Он двигался, совершенно себя не сдерживая, впивался в Джима зубами через одежду, рычал в затылок, опаляя его горячим дыханием. Ему нравились эти пошлые шлепки бёдер о ягодицы, заполнявшие небольшую комнату. С громким, нелепым звуком упала на пол толстая Библия, которую Джим нечаянно скинул, проезжаясь руками по столу, чтобы в итоге вцепиться в его края.
Когда Себастьян почувствовал приближение оргазма, он решил, что достаточно добр, чтобы помочь кончить и Джиму, обхватив рукой его член, отдрачивая грубо и быстро.
Джим с пренебрежением вытерся рясой и ухмыльнулся:
- Тебе понравилось моё маленькое шоу?
Себастьян закурил и закатил глаза. Джиму всегда надо было выделываться. Но он не мог не признать, что временами это действительно смотрелось… эффектно.
- Скольких ещё ты выслушал до меня?
- Шестерых. Один схватил меня за руки, упал на колени и разрыдался, сказав, что ему стыдно представить, какими глазами смотрит на него мама с небес, можешь себе представить? Другой попытался задушить меня и сбежать отсюда. Хорошая попытка, надо заметить. Бедняга же не знал, что священники нынче в состоянии сломать руку, лишь бы им рясу не помяли.
- И что теперь? – Себастьян поднял с пола Библию и положил обратно на стол. – Найдёшь себе новую правую руку?
Джим выглядел искренне удивлённым:
- Думаешь, я брошу тебя здесь? Люди – идиоты, Себастьян, а я ценю своё время. Как считаешь, сколько понадобится, чтобы найти приличного снайпера, желательно бывшего военного, с гибкими моральными принципами, исключающими муки совестью при убийстве? Чтобы обучить его всему тому, чему уже обучен ты?
- Ты даже не спросишь, хочу ли я снова на тебя работать?
- А ты и не увольнялся, так что это не повторное собеседование, - Джим передёрнул плечами, видимо, считая вопрос решённым. Себастьян невольно повторил его жест. – А теперь иди, у тебя скоро обед.
- Всё это не значит, что я простил тебя, - заметил Себастьян уже у самой двери.
- Я и не прошу тебя об этом, - Джим хмыкнул, поправляя воротничок. – Но мы оба – взрослые люди и прекрасно понимаем, что некоторые вещи надо просто оставить позади и жить дальше. Например, эту тюрьму. И эту одежду. Твой вид заставляет моё чувство прекрасного кровоточить. И спи сладко этой ночью. Потому что уже в следующую у тебя будет много работы.
Себастьян ухмыльнулся и покинул комнату.
Автор: [J]Йопти[/J]
Направленность: слэш
Фандом: Sherlock BBC
Персонажи: Себастьян Моран, Джим Мориарти
Рейтинг: R*
Жанр: postReichenbach, AU
Размер: ~2100 слов
Предупреждения: *упоминание секса и пыток. Ругательства. Я не уверена, есть ли тут богохульство, но сильно и неадекватно верующим, наверное, лучше не читать. И стандартное предупреждение, ибо у каждого разное представление: OOC.
От автора: Винить инспектора. Толчком к написанию стал фик "Исповедь дьявола", но кто-то (как я, например) может посчитать представленных там персонажей OOC'ными. Это моё личное мнение, и я никому его не навязываю. "Pardon moi", если я ничего не путаю, на французском значит "Извините меня" ("Прошу прощения?.."). 25 марта католики празднуют Благовещение Девы Марии.
Эндрю Скотт в рясе.
ТыцКак Себастьян попал в тюрьму? О, это очень смешная история. Ну, может, и не совсем. У всех, знаете ли, разные вкусы и до разной степени извращённое чувство юмора и понятие того, что смешно, а что – нет.
Всё начинается с выпивки.
Нет, даже не так.
Дубль два.
Всё начинается с крыши. На самом деле всё начинается намного раньше, но если не хочется растягивать рассказ до невообразимых размеров, то лучше начинать с крыши.
Однажды на крыше святого Бартса произошло в меру необычное явление. Первое время газеты были склонны считать, что там произошло убийство с последовавшим самоубийством. Герой прессы, чьё имя все знали и без лишнего упоминания, встретился с человеком, которого подкупил ради того, чтобы лучше выглядеть в чужих глазах, застрелил его, а потом сбросился вниз, не выдержав позора.
Такова была официальная версия в течение долгого времени, и никто из тех, кто знал правду, эту версию опровергать не спешил. Одним из этих людей, по воистину неведомому стечению обстоятельств, оказался Себастьян.
Абсолютно уверенный в том, что тот самый человек, якобы подкупленный героем прессы, действительно умер…
…но не от чужой руки, как думали другие, а от своей собственной. Что, впрочем, не меняло результат…
…Себастьян бросился в утешающие объятия алкоголя. Он и раньше-то не отказывался пропустить пару, тройку (десять?..) стаканов виски, а после нашумевшего эпизода на крыше только усугубил ситуацию.
Неприятный случай настиг его спустя где-то два года после того, что имело место быть шестнадцатого июня две тысячи двенадцатого года. Он, как обычно, выпивал в баре, когда один из тех, кого он раньше никогда не видел здесь, вдруг встал и во всеуслышание заявил, что жизнь – дерьмо, и все вокруг пидарасы. Порядочно напился парень. Себастьян прищурился и обернулся от барной стойки, поинтересовавшись, кого этот джентльмен только что назвал пидарасом. Лучше конкретизировать, пока не поздно, ведь некоторые могли бы не согласиться с таким взглядом на вещи, и тогда бы джентльмену сильно не поздоровилось. Тот сделал вид, что задумался, а потом нагло поинтересовался:
- А чем ты докажешь, что не пидарас?
Себастьян сломал ему нос. А потом, кажется, и череп. Не всё одновременно и в течение нескольких секунд. Просто затем дать парню по лицу захотел не только он, завязалась драка, и…
На самом деле он не очень хорошо помнил все эти события. Он тоже был достаточно пьян, и те картины окутал туман, делая очертания любого человека и предмета расплывчатыми. Он помнил только название бара и два момента: когда он дал парню по лицу в первый раз и когда приложил головой об стол. Стол был крепкий, так что Себастьян не исключал возможность того, что после этого джентльмен с уже прилично намятыми боками и парой синяков отбыл в мир иной.
Когда наступило тяжкое время похмелья, он обнаружил себя в тюрьме, с наручниками на запястьях и головной болью, которая усиливалась в несколько раз от лязга открываемых дверей соседних камер.
По старым связям Себастьян мог бы нанять адвоката, который если и не вытащил бы его на свободу прямо из зала суда, то хотя бы скостил срок до невообразимого минимума. Но потом он подумал, что на кого-либо, кроме Джима, он всё равно работать не станет – глупая и бессмысленная верность мертвецу – а влачить жалкое существование, которому стукнуло уже где-то два года, можно было и в тюрьме. Там, к тому же, бесплатно кормили. И за жильё, свет и воду плату не требовали. Поэтому без каких-либо угрызений совести он признал себя виновным и отправился на жёсткую кровать с матрасом, из которого вылезала добрая половина пружин, впиваясь в тело.
В какой-то степени это было иронично: сесть в тюрьму не за то, что он был снайпером, пытал и убивал людей при помощи винтовки, ножа, собственных рук и иногда даже столовых приборов (про всё остальное упоминать вообще не стоило), а за то, что он по пьяни прикончил парня, назвавшего его пидарасом. Ну или как-то ещё. Сейчас это в любом случае уже не играло никакой роли.
Они даже не знали его настоящего имени. При нём нашли поддельные документы. Всего один экземпляр среди того множества, которым одарили его ребята Джима, когда он официально поступил на работу. Так что на самом деле в тюрьме сидел не Себастьян, а мистер Эрвин К. Кларксон. Эрвина К. Кларксона уважали и боялись, потому что он был военным с крепкими кулаками и твёрдыми моральными принципами, гласившими, что всякого не так взглянувшего ждал хук справа с добавкой при сопротивлении.
Прошло несколько долгих месяцев, прежде чем случилась занятнейшая вещь. Двадцать пятого марта две тысячи пятнадцатого года, ближе к обеду, Себастьяна выволокли из камеры, нацепив наручники, и сообщили, что ведут… к священнику.
- Pardon moi? – озадаченный Себастьян даже перешёл на французский. – А с какой стати? Мне назначили на завтра смертную казнь, поэтому сегодня надо исповедаться?
Один из охранников фыркнул:
- Нет, весельчак. Наш прежний священник заболел, а этот сказал, что сегодня Благовещение, праздник, поэтому… Мы уже половину тюрьмы туда перетаскали.
- А если я не хочу исповедоваться?
- А кто тебя спрашивает? – пожал плечами второй.
В чуть более просторной, чем камера, комнате стоял стол и два стула. На столе лежала Библия, пачка сигарет и зажигалка. Священник стоял к ним спиной, но, когда он заговорил, голос его показался Себастьяну чертовски знакомым:
- Снимите с него наручники и оставьте нас наедине.
- Но, отец… - запротестовал один из сопровождающих.
- Служители Господа в состоянии постоять за себя, сыновья мои, - последовал ласковый ответ.
Себастьян нахмурился, удивлённый и заинтригованный, повертел руками, когда их освободили, и сел на один из стульев, вытягивая из пачки сигарету и закуривая, провожая взглядом охранников до тех пор, пока не закрылась дверь.
- Я вообще-то атеист, святой отец, - выдохнув дым в чужую спину, обтянутую чёрной рясой, насмешливо заметил он.
- Тогда гореть тебе в Аду, сын мой, - священник обернулся, и Себастьян выронил сигарету, не веря своим глазам. В одежде служителя Господа перед ним стоял не кто иной, как Джим. Он довольно улыбался, явно наслаждаясь произведённым эффектом.
- Когда конкретно вы решили посвятить свою жизнь Богу, святой отец? – справившись с собой, сквозь зубы процедил Себастьян. В нём кипела злость, он хотел свернуть шею этому маленькому, хитрожопому ублюдку, который почти на три года оставил его позади, даже не удосужившись сообщить, что собирается воскреснуть. Он поднял сигарету, тлевшую на столе, и стиснул её в пальцах. О, “святой отец” даже не подозревал, какую большую ошибку совершил, позволив охранникам освободить его руки.
- Этот роковой момент… Это случилось со мной относительно недавно, - продолжая играть свою роль, признался Джим. Он медленно подошёл к столу и погладил пальцами кожаную обложку Библии, отстранёно улыбаясь. – Пути Господни, как ты знаешь, неисповедимы, но я рад, что они завели меня именно сюда. Я чувствую, что здесь я нужнее всего в данный момент, и сердце моё поёт от радости при мысли, что я могу помочь людям. Облегчить груз, который несут они на плечах своих. Позволить им искренне раскаяться в совершённом и уверить, что Бог обязательно простит их. Ты всё ещё не хочешь поведать мне о том, что тяготит тебя, Эрвин?
Джим выделил имя, пустив в голос издевательские нотки, вместе с тем искажая подвижное лицо, чтобы оно выражало полнейшее смирение.
- Что ж, святой отец, пожалуй, мне есть, о чём поведать вам, - уперев ногу в ножку привинченного к полу стола и слегка раскачиваясь на стуле, признался Себастьян и сделал жест свободной от сигареты рукой: - Прошу вас, присаживайтесь. Это будет долгая история…
Джим послушно присел и устремил на него взгляд своих карих глаз. Себастьян прерывисто вздохнул, не желая признаваться себе в том, что скучал по этому.
- Однажды я встретил человека, святой отец, - начал он, затушив сигарету об стол. – Этот человек… Если бы я верил в Бога, я бы сказал, что именно он мне и послал этого человека. Мы встретились в тот период моей жизни, когда я был мучим финансовыми проблемами и горечью от потери друзей с войны. Но финансовыми проблемами всё же в большей степени. Этот человек обещал мне хорошие деньги за непыльную, в общем-то, работу.
- Какую именно, Эрвин? – поинтересовался Джим так, словно понятия не имел, о ком шла речь.
- Я в некотором роде был… доктором, - Себастьян взмахнул рукой и слегка поводил ею в воздухе, как бы говоря, что это весьма приблизительное определение, но более-менее описывающее суть его работы. Джим на мгновение перевёл взгляд на его запястья, но потом снова установил зрительный контакт. – По приказу этого человека я следил за людьми и… выписывал их. Иногда лечил. Неортодоксальными методами. Если вы понимаете, о чём я.
- Думаю, я понимаю, - сделал вежливую вставку “служитель Господа”. Себастьян кивнул и продолжил: - Проходили годы, я работал. Работа мне нравилась, хотя иногда у нас с тем человеком были небольшие конфликты. Но ведь нельзя всё время жить в мире, вы согласны со мной, святой отец?
- Конфликты способствуют развитию личности, как утверждают некоторые психологи.
Джим потрясающе играл. Он улыбнулся мягко, почти застенчиво, как будто не знал, имел ли он право ссылаться на подобное. Религия и наука всё же находились в разных областях и временами тоже… конфликтовали.
- Не все, но в чём-то вы правы, - согласился Себастьян. – Мы проработали вместе довольно долгое время, и я планировал, что так будет продолжаться и дальше. Но у того человека были другие планы. И он не удосужился мне о них сообщить.
Он резко подался вперёд, из-за чего стул, на котором он раскачивался, с грохотом опустился обратно на пол. Не теряя времени, он обхватил рукой затылок Джима и заставил его лицо поздороваться со столом. Джим охнул, скорее всего, больше от неожиданности, чем от боли, но потом улыбнулся, широко и довольно.
Себастьян обошёл стол и зашептал яростно Джиму в ухо:
- Этот человек бросил меня, а потом заявился, как ни в чём не бывало, видимо, рассчитывая, что я прощу его, и всё станет как прежде. Вы бы простили, святой отец?
Он запустил пальцы в волосы Джима и сжал их, заставляя запрокинуть голову.
- Ты гневался на него, когда он так поступил? – голос Джима был непозволительно хриплым.
- О, я был вне себя от гнева, - подтвердил Себастьян. – И теперь я должен покаяться. Простите меня, святой отец, ибо я согрешил…
Он заставил Джима подняться со стула и перегнул через стол, предварительно оттолкнув мешавшуюся мебель. Не без труда приподняв чересчур длинную рясу, он спустил вниз бельё Джима и на мгновение замер, приоткрыв рот. Джим не переставал удивлять его: всё это время он сидел с вибратором в заднице.
- Смотрите-ка, святой отец, да вы и сами не безгрешны, - не удержавшись, он шлёпнул Джима по ягодице. Тот выдохнул резко и выгнулся, словно ещё больше подставляя зад, провоцируя. Впрочем, зная Джима, Себастьян подозревал, что именно это он сейчас и делал. Намеренно провоцировал, всё ещё одержимый желанием найти границы, за которые ему нельзя будет ступить.
- Я решил, что ты будешь слишком охвачен одним из семи смертных грехов, чтобы покаяние принесло удовольствие и мне, так что подготовился, - Джим обернулся и подмигнул, улыбнувшись похабно, наконец перестав изображать из себя смиренного мужчину средних лет, выяснившего, что служение Господу – единственная настоящая цель, ради которой он появился на земле.
Себастьян вытащил вибратор и, расправившись со своей одеждой, вошёл, резко и глубоко. Джим застонал, и его наверняка слышала половина тюрьмы, но в тот момент Себастьяна это не интересовало. Его не интересовало, что, скорее всего, Джим подкупил охранников. Что он наверняка поставил какие-то заглушки на камеры и прослушку. Что он всё это спланировал до малейших деталей, как он делал всегда. Всё это сейчас не имело значения. Впервые за эти почти три года он чувствовал себя целым и снова живым.
Себастьян закрыл Джиму рот, так, на всякий случай, но тот всё равно стонал, громко, соблазнительно, а после и вовсе начал вскрикивать. Себастьян ухмыльнулся: смена угла проникновения не прошла даром. Он двигался, совершенно себя не сдерживая, впивался в Джима зубами через одежду, рычал в затылок, опаляя его горячим дыханием. Ему нравились эти пошлые шлепки бёдер о ягодицы, заполнявшие небольшую комнату. С громким, нелепым звуком упала на пол толстая Библия, которую Джим нечаянно скинул, проезжаясь руками по столу, чтобы в итоге вцепиться в его края.
Когда Себастьян почувствовал приближение оргазма, он решил, что достаточно добр, чтобы помочь кончить и Джиму, обхватив рукой его член, отдрачивая грубо и быстро.
Джим с пренебрежением вытерся рясой и ухмыльнулся:
- Тебе понравилось моё маленькое шоу?
Себастьян закурил и закатил глаза. Джиму всегда надо было выделываться. Но он не мог не признать, что временами это действительно смотрелось… эффектно.
- Скольких ещё ты выслушал до меня?
- Шестерых. Один схватил меня за руки, упал на колени и разрыдался, сказав, что ему стыдно представить, какими глазами смотрит на него мама с небес, можешь себе представить? Другой попытался задушить меня и сбежать отсюда. Хорошая попытка, надо заметить. Бедняга же не знал, что священники нынче в состоянии сломать руку, лишь бы им рясу не помяли.
- И что теперь? – Себастьян поднял с пола Библию и положил обратно на стол. – Найдёшь себе новую правую руку?
Джим выглядел искренне удивлённым:
- Думаешь, я брошу тебя здесь? Люди – идиоты, Себастьян, а я ценю своё время. Как считаешь, сколько понадобится, чтобы найти приличного снайпера, желательно бывшего военного, с гибкими моральными принципами, исключающими муки совестью при убийстве? Чтобы обучить его всему тому, чему уже обучен ты?
- Ты даже не спросишь, хочу ли я снова на тебя работать?
- А ты и не увольнялся, так что это не повторное собеседование, - Джим передёрнул плечами, видимо, считая вопрос решённым. Себастьян невольно повторил его жест. – А теперь иди, у тебя скоро обед.
- Всё это не значит, что я простил тебя, - заметил Себастьян уже у самой двери.
- Я и не прошу тебя об этом, - Джим хмыкнул, поправляя воротничок. – Но мы оба – взрослые люди и прекрасно понимаем, что некоторые вещи надо просто оставить позади и жить дальше. Например, эту тюрьму. И эту одежду. Твой вид заставляет моё чувство прекрасного кровоточить. И спи сладко этой ночью. Потому что уже в следующую у тебя будет много работы.
Себастьян ухмыльнулся и покинул комнату.
