Мои двери всегда для вас открыты. Выходите ©
Автор: Джу Смит-младшая
Направленность: слэш
Фэндом: Wanted (2008)
Пейринг: Мясник\Уэсли
Рейтинг: NC-17
Жанр: PWP
Размер: мини
Статус: закончен
Отказ от прав: Что не моё, то не моё, не претендую
От автора: ещё одна вещь без названия. Внезапное желание написать knife!play и blood!play. Возможен OOC. Сведения о Мяснике выдуманы. Обращение "котик" взято как наиболее приличный перевод слова "pussy", которым Мясник дразнил Уэсли.
Немного о пулях, ножах и мексиканцахУэсли никогда бы не подумал, что жизнь может быть настолько насыщенной. Одно дело – когда ты пялишься на толстую начальницу, которая открывает свой огромный, напомаженный рот и ездит по ушам на тему того, что у тебя нет никакой ответственности и все навыки, необходимые для повышения, у тебя на уровне “ниже плинтуса”, и совсем другое – когда ты каждый день четыре раза получаешь в морду, тебя норовят разрезать на мелкие кусочки и сталкивают на проезжающие мимо электрички. За последние несколько дней с Уэсли проделывали всё это столько раз, что он уже позабыл о своей работе простым клерком. Он забыл почти всё, что помнят обычные люди. Какой на дворе год, месяц, ну хотя бы число. До скольки работает магазинчик, в котором он раньше брал себе таблетки. Сколько раз надо повернуть и в какую сторону, чтобы добраться до автомата, в котором он проверял наличие средств на своей карточке. Всё это, впрочем, как и многое другое, внезапно стало абсолютно неважным. Неожиданно стало плевать на погоду на гипотетическое “завтра”, сам собой решился вопрос, надевать ли галстук. Больше он не казался себе похожим на медузу, которая плавает в бескрайнем море безо всякой на то причины. У него была цель. У него были желания. Их было много, а не всего одно, большое и слишком расплывчатое “Хочу изменить свою жизнь”.
Вся отвратность ситуации заключалось в том, что люди, которые так говорили, никогда на самом деле ничего не меняли. Если бы не Фокс, если бы не погоня, выстрелы, визг шин, запах пота, отстреленные крылья у мух и куча денег на счету, сам Уэсли никогда бы не решился что-либо поменять. Он всё так же ходил бы на работу, выслушивал претензии Дженис, сдерживал желание врезать Барри и вдуть Николь, ходившей по офису в юбке до колен и блузке с вырезом идеальным для того, чтобы можно было пофантазировать, но нельзя упрекнуть в лишней распущенности. Он всё так же приходил бы домой и ложился спать, не желая заниматься любовью с девушкой, которую трахал его лучший друг. А утром всё начиналось бы сначала. Уныло, серо, беспросветно. Уэсли мог бы и дальше поминутно расписывать каждый свой день вплоть до самой смерти. Хотя тут всё варьировалось. Умереть он мог от скуки, от безысходности, в ДТП, в случайной перестрелке каких-нибудь новоявленных мафиози. Короче говоря, если бы не тот случай, он оставался бы всё таким же ничтожеством, глотающим таблетки, вяло улыбающимся, слабо функционирующим, изучающим деревянный стол, стойку с презервативами и коробку с чупа-чупсами всех возможных вкусов вместо того, чтобы посмотреть в глаза кассиру.
Когда-то он читал, что если человек хочет изменить своё отношение к окружающим его вещам, ему следует просто ненадолго их покинуть. Сменить обстановку, так это называлось в той статье. Сменить обстановку. Взять небольшой отпуск и уехать на Гаваи. Карибы. Курилы. В соседний маленький городок. На некоторое время забыть обо всём привычном. Не вставать ровно в 7:30, не идти на осточертевшую работу, не есть то же самое в общественной платной столовой. Не совершать привычные действия. Уэсли тогда посчитал это прекрасной идеей, была всего одна проблема. Богатые родственники в этой жизни предназначались явно для кого-то другого, а иного источника дохода, благодаря которому он смог бы отправиться в отпуск и отдохнуть от рутины, он, к сожалению, не видел. Однако нашлись другие способы изменить своё мироощущение. Вот вам, пожалуйста. Сел в незнакомую машину к едва знакомой женщине после того, как заехал клавиатурой по лицу лучшему другу и наорал на начальницу, и машина увезла его в розовый закат, суливший надпись “Happy end” над головой. На самом деле, увезла она его на текстильную фабрику, где ему теперь ежедневно набивали рожу, резали, учили стрелять и запихивали в особенную ванну, где, как Уэсли с акцентом объяснил русский, за считанные часы излечивались повреждения различной степени тяжести. Его нос, не раз разбитый крепкими руками Мастера, действительно неизменно излечивался после того, как Уэсли выбирался из ванной. К несчастью, никто из работников фабрики делиться секретом не хотел. А было бы очень здорово, если когда-нибудь всё это закончится, делать себе такую ванну дома. Расслабляло-то как…
С Мясником у них сложились особые отношения. Впервые они встретились после того, как Мастер только начал долгую работу под названием “Избавление от вредных привычек”. Уэсли знал, что ему следовало насторожиться ещё тогда. Какие к чёрту вредные привычки? Он не курил, не чпокал жвачкой, не злоупотреблял алкоголем и энергетическими напитками, к которым давным-давно пристрастился Барри. Он был слишком правильным мальчиком, чтобы заниматься такими вещами. Про наркотики вообще не стоило говорить. Если только в таблетки, помогавшие справляться с приступами тревоги, не напихали какой-нибудь травки. Единственное, в чём его получилось бы упрекнуть в таком случае. Наверное, это послужило бы отличным оправданием, почему он до сих пор не перестал их принимать.
У Уэсли вместо соплей текла кровь. Или вместе с соплями. Его это не сильно интересовало. Вязкая капля свисала из правой ноздри, и хотелось шмыгнуть носом, втянуть её в себя. Кровь заляпала его рубашку и брюки. Крови было столько, что поневоле чесались руки купить справочник по анатомии и прочитать, сколько вообще в человеческом организме сей ценной жидкости. Потому что красные кляксы на рубашке казались просто огромными, красивые, вертикальные полоски захлёбывались в этих нарушавших чёткую структуру общей картины пятнах. Он смотрел на свои руки, тоже все в крови, и думал о том, что его жизнь уже изменилась. Истерический смех застрял посреди горла. Разве не этого ты хотел, Уэсли? Разве не об этом мечтал? Вот тебе и пресловутая смена обстановки. Красивая женщина стояла в помещении, увешанном свиными тушами, и смотрела, как ты, сгорбившись, пытался остановить соплекровь из носа. Мужик в жёлтых кроссовках (первое, что бросилось в глаза, учитывая, что Уэсли опустил голову), сжимая в руке нож, интересовался у неё, сколько раз несчастному заехали по роже, прежде чем он попал сюда.
Мясник бил, если перебивали, и резал не из-за “если”, а потому, что так надо было.
-Ножи прекрасны, - говорил он, водя остриём оного по соску Уэсли через заляпанную кровью рубашку, - когда надо работать в тесном контакте.
Уэсли не слишком вежливо попросил его перестать и даже не огрёб за это. Зато потом острый, толстый нож вонзился ему в руку, и очнулся обычный клерк уже в исцеляющей ванне.
Самое интересное, что Уэсли не прекратил тренировки даже после того, как выполнил своё первое задание. В этом не было нужды, потому что необходимые навыки за прошедшее время уже сформировались, но он, кажется, привык. Это уж точно не было вредной привычкой, это позволяло держать себя в тонусе, к тому же, Мясник жаждал отыграться за тот шрам, что оставил у него на шее Уэсли в их последнюю тренировку.
-Все мы ищем себя, котик, - говорил ему Мясник, разделывая очередную тушу. Раньше он звал его шлюхой. Это ему Фокс потом объяснила. “Puto” – тихое, почти ласковое, но довольно чёткое слово, которое он постоянно слышал в первые дни от Мясника, в смеси испанского и мексиканского обозначало мужчину, торгующего своим телом. Разозлиться к тому моменту, когда он это узнал, у Уэсли не получилось. Он с неким налётом философичности даже попытался принять точку зрения учителя. Тощий, слабый, смазливый, хлюпающий носом от четырёх ударов по лицу и постоянно повторяющий про то, что он простой клерк. О да, тогда Уэсли всё ещё цеплялся за свою должность. Словно это как-то могло его спасти. По инерции, знаете. На самом деле это отличная отмазка для воров и похитителей. А не для людей, которые набивают тебе морду и спрашивают, почему ты здесь.
-Почему ты здесь? – спрашивала Фокс и долбила его башкой обо все попадающиеся на пути поверхности, вцепившись пальцами в волосы до боли, до слёз из глаз.
-Почему ты тратишь моё время, если даже не знаешь, какого хрена ты здесь забыл? – шипела Фокс и била, била, била. А он, как настоящая жертва, только ещё больше подначивал её: “Давай, ударь”. Ударь, если это решит какие-то твои грёбанные проблемы, если ты выпустишь пар и больше не будешь спрашивать всякую фигню.
Уэсли не помнил, в какой из дней ему это осточертело, и он сказал:
-Я не знаю, кто я.
Те же самые слова он потом повторил Мяснику.
-На этот вопрос, котик, есть огромное количество ответов, - стерев со щеки кровь, заметил тот. – Ты – человек. Мужчина. Американец. Член Братства ткачей. Убийца.
Сам Мясник родом был из Мексики. Его акцент кричал об этом ещё в их первую встречу. Не то чтобы Уэсли часто приходилось разговаривать с мексиканцами, освоившими два языка и перебравшимися в англоговорящую страну, но Мясник действительно был похож на мексиканца и, выговаривая слова, некоторые звуки делал мягче, а некоторые просто “съедал”. Эта особенность произношения нравилась Уэсли, и со временем он привык к ней настолько, что почти перестал замечать.
На правой руке у Мясника была красная бандана, а на шее висел золотой медальон. Или что это было. Уэсли никогда не удавалось рассмотреть его вблизи. Мексиканец в один из вечеров, пребывая в хорошем настроении, рассказал, что это талисман, который дала ему в дорогу мать. Уэсли слушал, пытался представить себе Мексику (перед глазами проплывали только образы пустынь и кактусов) и мать Мясника, а ещё вспоминал свою мать. Что бы подумала она, узнав, что теперь её сын убивает людей. Разумеется, у него была на то причина. Причина, заложенная в девизе Братства. “Убей одного и, возможно, спасёшь тысячу”. Но всё-таки. Что бы подумали сослуживцы. У Дженис при этом известии, наверное, было бы такое же растерянно-тупое лицо, как и в тот день, когда он послал её в задницу. Эти мысли вовсе не говорили о том, что его интересовало чужое мнение. Уэсли просто забавляло представлять их реакцию. Определённо, его взгляд на вещи с момента вступления в Братство сильно изменился. Подумать только: раньше он действительно трясся из-за какой-то характеристики, которую должна была написать Дженис. Это казалось важным. Это сдерживало его от грубостей и подавляло мысли вроде “Давно пора уйти отсюда”, “Хватит унижаться”, “Что я здесь забыл?”.
С некоторых пор Уэсли было очень интересно узнать, как люди вступали в Братство. Что тянуло их сюда, что заставляло остаться. Он попал сюда чуть ли не по наследству. Немного нелепая формулировка, но почему-то Слоан считал, что имел право лишить его обычной жизни и притащить на чёртову текстильную фабрику просто потому, что в Братстве числился его отец. Просто потому, что его отец умел дирижировать пистолетом в симфоническом оркестре. Во всяком случае, именно так Слоан и выразился.
Уэсли пытался выяснить у Мясника, но тот явно не желал отвечать на этот вопрос. То отмалчивался, то переводил тему, то делал вид, что не слышит. Уэсли успел нафантазировать себе множество вещей, но его раздражало то, что ни одну из теорий нельзя было ничем подтвердить. Не опускаться же до банальных расспросов. Это, между прочим, выглядело бы очень подозрительно. Зачем ему знать что-то о других членах Братства? Он, конечно, не шпион, но до этого прекрасно обходился минимумом информации. Единственным человеком, о котором Уэсли знал чуть больше, чем обо всех остальных, была Фокс. Она рассказала ему о Максе Петриче. Теперь в список таких людей входил ещё и Мясник, хотя у него вряд ли случилась такая трагедия в жизни.
В Братстве вообще не водилось людей болтливых. Не сказать чтобы Уэсли любил потрепаться, но иногда хотелось поговорить. Рассказать о своих размышлениях, о своих терзаниях и планах. Хотя планы его были просты до невозможности: убить Кросса, для борьбы с которым его и натаскивали всё это время. Всё время давили на месть и указывали на цель. В какой-то момент Уэсли даже ощутил себя парнем из кино. Таким парням тоже внезапно давали цель в жизни, тоже обучали всяким боевым навыкам, а потом выпускали на волю, и они палили только в тех, в кого им говорили палить. Уэсли мотал головой и упорно отказывался считать себя марионеткой в чьих-то руках. Здесь каждый наравне, верно? Здесь никто не стал бы говорить ничего, что впоследствии помогло бы использовать другого в личных целях. Во всяком случае, ему очень хотелось в это верить.
В тот день Фокс отправилась с Оружейником на задание, а Уэсли позанимался с Мастером и тут же отправился к Мяснику. Эта особая последовательность учителей отложилась у него в памяти, и теперь это больше напоминало рефлекс, нежели осознанное действие. Как только закончил в одном месте, отправляешься в другое. Не стоило терять время, даже несмотря на то, что его имелось в достатке. Пока Слоан не дал ему задание уничтожить Кросса, можно было вообще устроить себе каникулы и расслабиться. Работа? Увольте. Теперь Барри, наверное, ублажал Дженис и вёл себя как пай-мальчик, выполняя все отчёты в срок и не расстраивая начальницу с запасом пончиков в столе. Жалкое зрелище. Зато понятным становилось, из-за чего все эти крики и унижение. Просто повысить себе самооценку, заставив кого-то другого почувствовать себя ничтожеством.
Звон металла отдавался в ушах, когда Уэсли буквально танцевал с ножами, и они встречались, схлёстывались с ножами Мясника. Уэсли не тешил себя надеждой, что они сражаются на равных. То, что он один раз умудрился оцарапать мексиканца, не так уж много значило. Почти что счастливая случайность. Мясник всё равно занимался этим дольше, у него было больше опыта. А с Уэсли требовали изучить и рукопашный бой, и методику огибания пулями различных препятствий (собственно, те же свиные туши и один раз - Фокс), и ещё какую-то фигню, для которой даже не придумывалось нормального названия. Когда всё вокруг замедлялось, и он мог отстреливать мухам крылья, а комарам – яйца, и вытаскивать челноки из ткацких станков, не повреждая при этом руку.
В результате этой тренировки Мясник обзавёлся поверхностной раной на правом плече, а Уэсли – неглубоким, но ощутимым порезом на груди. И это ещё, можно сказать, легко отделался. Оставалось только вернуть ножи на место, поблагодарить за потраченное время и уйти. Однако Мясник ему этого сделать не дал. Толкнул к стене, выбил из рук ножи, у себя в руке оставил только один. Которым принялся избавляться от пуговиц на его рубашке. Уэсли замер, не зная, как себя вести. Тренировку можно было считать оконченной, он понял это по взгляду, но что тогда происходило прямо сейчас? Что тот собирался делать? Это не пугало, Уэсли уже давно перестал бояться таких вещей, как острые ножи и боль. Что бы с ним ни сотворил Мясник, если только он не собирался вырезать у своей жертвы сердце или почки, это можно будет залечить.
Мексиканец развёл в стороны полы рубашки и склонился, чтобы провести по свежей ране языком. Его лицо было красным от напряжения, от яростных движений и резких выпадов, продемонстрированных во время боя. В помещении в принципе витал запах мяса, от них самих же исходил запах пота и крови, и это почти не чувствовалось, потому что было привычным. Кровь в таких делах вообще являлась делом обыденным.
От того, как горячий, влажный язык прошёлся по ране, у Уэсли непроизвольно подогнулись колени, а по телу прошла волна жара, и он зажмурился, сдерживая себя от того, чтобы прогнуться. С удивлением для себя он осознавал, что тело требовало большего. Раньше Уэсли не замечал в себе склонности к мазохизму, но те уроки, что он получал на протяжении этого времени, могли многое в нём изменить. Или же дело было в адреналине, всё ещё бесновавшемся в теле, жидким огнём распространявшимся по венам, не желавшим утихать, отступать так скоро.
Уэсли облизнулся, слыша, как яростно колотится в груди его сердце, и глядя, как Мясник выпрямляется и смотрит ему в глаза. Взгляд прикипел к окровавленным губам. Уэсли приоткрыл рот, не зная, то ли провоцирует, то ли просто выдыхает, то ли собирается попросить о чём-то. Голова шла кругом, словно крови он потерял слишком много, и его немного вело.
У Мясника была колючая борода и колючие усы. Немного непривычное ощущение, учитывая, что раньше Уэсли целовался только с девушками, которые подобной растительностью не обладали. Он чувствовал вкус собственной крови, знакомый металлический привкус, и это было одновременно и странно, и возбуждающе. С чего вдруг взялось последнее, он не имел ни малейшего понятия.
Мексиканец целовался просто восхитительно. Жадно, страстно, подчиняя, не давая даже толком ответить. Одну руку он запустил Уэсли в волосы, второй же, сжимая нож, стал делать рваные порезы на груди. Кровь щекотала кожу, спускалась ниже, пачкала брюки, и Уэсли стонал в рот мужчины, прося остановиться. Или не останавливаться ни за что на свете. Он сам не понимал, потому что вспышки боли сразу же влекли за собой волну удовольствия и дрожи по телу, и член уже болезненно пульсировал, и думать о том, когда он успел возбудиться настолько, не получалось совершенно.
Уэсли сбился со счёту, сколько ран уже было на его теле, когда Мясник отбросил прочь нож и снова склонился, лаская порезы языком, целуя их, слизывая с кожи уже засохшие дорожки крови. Эти влажные звуки сводили Уэсли с ума, он шептал и кричал какую-то чушь, наверное, умолял о чём-то. И Мясник снова называл его шлюхой, бормотал что-то на мексиканском, отчего Уэсли ещё больше плыл, и колени всё больше дрожали. Хотелось прикоснуться к себе, покончить с возбуждением парой резких движений руки, чтобы ярко, быстро, чтобы цветные круги перед глазами, и в горле пересохло от всего этого.
Но у мексиканца явно были другие планы. Расправившись с ширинкой и пуговицей, он приспустил брюки вместе с бельём и взял член в рот. Уэсли чуть не подавился воздухом и запрокинул голову, сильно приложившись ею о стену, зашипев, не понимая, отрезвляет он себя этой болью или ещё больше будоражит. Ситуация была до ужаса абсурдная. Он и подумать не мог, что когда-нибудь эти издёвки-намёки в первую встречу перерастут вот в это. Честно говоря, он вообще думать не мог. Особенно в тот момент, когда Мясник начал двигать головой и царапать его бёдра. Видимо, за неимением ножа. Но и этого хватало. Уэсли перестал сдерживаться и, уже не пытаясь схватиться за что-нибудь руками, которые фантазия, ретировавшись, не подсказала, куда деть, стал толкаться бёдрами в этот рот, прогибаться, постанывать, кричать. Он издавал столько звуков, что, казалось, мог оглушить самого себя, но ему было настолько хорошо, что никакой прежний опыт не шёл в сравнение, и в голове крутилась мысль, когда он в последний раз с кем-то “сближался”. Да с той же светловолосой сукой, которая требовала, чтобы он покормил собаку и подумал о том, куда им переехать, чтобы их “не будил этот грохот”. Вечно сплошные претензии, и никакого удовольствия.
-Пожалуйста… Пожалуйста, я сейчас… О, Господи… - Уэсли лепетал, всхлипывал, покусывал нижнюю губу и чудом держался на ногах, благо, за спиной находилась стена. Уже в последние мгновения до оргазма он запустил пальцы во вьющиеся чёрные волосы и сжал, не опасаясь недовольства Мясника только потому, что ему было не до чужого дискомфорта.
Мексиканец выпустил член изо рта в последний момент и позволил кончить себе в руку, после чего поднялся и провёл языком по губе Уэсли. Оказывается, он прокусил её до крови.
-Думаю, тебе стоит принять душ, котик, - с улыбкой, которую при определённой мутности в глазах можно было посчитать за кокетливую, заметил Мясник после того, как привёл партнёра в порядок. Уэсли смог выдать в ответ что-то нечленораздельное, прежде чем скрылся. Уже после целебной ванны, стоя под струями горячей воды, он вспомнил, что ничего не сделал мексиканцу. Возможно, тот тоже возбудился. Что ж, у него ещё было время, чтобы выяснить это и отплатить Мяснику тем же. Уэсли Гибсон не любил оставаться в долгу.
Направленность: слэш
Фэндом: Wanted (2008)
Пейринг: Мясник\Уэсли
Рейтинг: NC-17
Жанр: PWP
Размер: мини
Статус: закончен
Отказ от прав: Что не моё, то не моё, не претендую
От автора: ещё одна вещь без названия. Внезапное желание написать knife!play и blood!play. Возможен OOC. Сведения о Мяснике выдуманы. Обращение "котик" взято как наиболее приличный перевод слова "pussy", которым Мясник дразнил Уэсли.
Немного о пулях, ножах и мексиканцахУэсли никогда бы не подумал, что жизнь может быть настолько насыщенной. Одно дело – когда ты пялишься на толстую начальницу, которая открывает свой огромный, напомаженный рот и ездит по ушам на тему того, что у тебя нет никакой ответственности и все навыки, необходимые для повышения, у тебя на уровне “ниже плинтуса”, и совсем другое – когда ты каждый день четыре раза получаешь в морду, тебя норовят разрезать на мелкие кусочки и сталкивают на проезжающие мимо электрички. За последние несколько дней с Уэсли проделывали всё это столько раз, что он уже позабыл о своей работе простым клерком. Он забыл почти всё, что помнят обычные люди. Какой на дворе год, месяц, ну хотя бы число. До скольки работает магазинчик, в котором он раньше брал себе таблетки. Сколько раз надо повернуть и в какую сторону, чтобы добраться до автомата, в котором он проверял наличие средств на своей карточке. Всё это, впрочем, как и многое другое, внезапно стало абсолютно неважным. Неожиданно стало плевать на погоду на гипотетическое “завтра”, сам собой решился вопрос, надевать ли галстук. Больше он не казался себе похожим на медузу, которая плавает в бескрайнем море безо всякой на то причины. У него была цель. У него были желания. Их было много, а не всего одно, большое и слишком расплывчатое “Хочу изменить свою жизнь”.
Вся отвратность ситуации заключалось в том, что люди, которые так говорили, никогда на самом деле ничего не меняли. Если бы не Фокс, если бы не погоня, выстрелы, визг шин, запах пота, отстреленные крылья у мух и куча денег на счету, сам Уэсли никогда бы не решился что-либо поменять. Он всё так же ходил бы на работу, выслушивал претензии Дженис, сдерживал желание врезать Барри и вдуть Николь, ходившей по офису в юбке до колен и блузке с вырезом идеальным для того, чтобы можно было пофантазировать, но нельзя упрекнуть в лишней распущенности. Он всё так же приходил бы домой и ложился спать, не желая заниматься любовью с девушкой, которую трахал его лучший друг. А утром всё начиналось бы сначала. Уныло, серо, беспросветно. Уэсли мог бы и дальше поминутно расписывать каждый свой день вплоть до самой смерти. Хотя тут всё варьировалось. Умереть он мог от скуки, от безысходности, в ДТП, в случайной перестрелке каких-нибудь новоявленных мафиози. Короче говоря, если бы не тот случай, он оставался бы всё таким же ничтожеством, глотающим таблетки, вяло улыбающимся, слабо функционирующим, изучающим деревянный стол, стойку с презервативами и коробку с чупа-чупсами всех возможных вкусов вместо того, чтобы посмотреть в глаза кассиру.
Когда-то он читал, что если человек хочет изменить своё отношение к окружающим его вещам, ему следует просто ненадолго их покинуть. Сменить обстановку, так это называлось в той статье. Сменить обстановку. Взять небольшой отпуск и уехать на Гаваи. Карибы. Курилы. В соседний маленький городок. На некоторое время забыть обо всём привычном. Не вставать ровно в 7:30, не идти на осточертевшую работу, не есть то же самое в общественной платной столовой. Не совершать привычные действия. Уэсли тогда посчитал это прекрасной идеей, была всего одна проблема. Богатые родственники в этой жизни предназначались явно для кого-то другого, а иного источника дохода, благодаря которому он смог бы отправиться в отпуск и отдохнуть от рутины, он, к сожалению, не видел. Однако нашлись другие способы изменить своё мироощущение. Вот вам, пожалуйста. Сел в незнакомую машину к едва знакомой женщине после того, как заехал клавиатурой по лицу лучшему другу и наорал на начальницу, и машина увезла его в розовый закат, суливший надпись “Happy end” над головой. На самом деле, увезла она его на текстильную фабрику, где ему теперь ежедневно набивали рожу, резали, учили стрелять и запихивали в особенную ванну, где, как Уэсли с акцентом объяснил русский, за считанные часы излечивались повреждения различной степени тяжести. Его нос, не раз разбитый крепкими руками Мастера, действительно неизменно излечивался после того, как Уэсли выбирался из ванной. К несчастью, никто из работников фабрики делиться секретом не хотел. А было бы очень здорово, если когда-нибудь всё это закончится, делать себе такую ванну дома. Расслабляло-то как…
С Мясником у них сложились особые отношения. Впервые они встретились после того, как Мастер только начал долгую работу под названием “Избавление от вредных привычек”. Уэсли знал, что ему следовало насторожиться ещё тогда. Какие к чёрту вредные привычки? Он не курил, не чпокал жвачкой, не злоупотреблял алкоголем и энергетическими напитками, к которым давным-давно пристрастился Барри. Он был слишком правильным мальчиком, чтобы заниматься такими вещами. Про наркотики вообще не стоило говорить. Если только в таблетки, помогавшие справляться с приступами тревоги, не напихали какой-нибудь травки. Единственное, в чём его получилось бы упрекнуть в таком случае. Наверное, это послужило бы отличным оправданием, почему он до сих пор не перестал их принимать.
У Уэсли вместо соплей текла кровь. Или вместе с соплями. Его это не сильно интересовало. Вязкая капля свисала из правой ноздри, и хотелось шмыгнуть носом, втянуть её в себя. Кровь заляпала его рубашку и брюки. Крови было столько, что поневоле чесались руки купить справочник по анатомии и прочитать, сколько вообще в человеческом организме сей ценной жидкости. Потому что красные кляксы на рубашке казались просто огромными, красивые, вертикальные полоски захлёбывались в этих нарушавших чёткую структуру общей картины пятнах. Он смотрел на свои руки, тоже все в крови, и думал о том, что его жизнь уже изменилась. Истерический смех застрял посреди горла. Разве не этого ты хотел, Уэсли? Разве не об этом мечтал? Вот тебе и пресловутая смена обстановки. Красивая женщина стояла в помещении, увешанном свиными тушами, и смотрела, как ты, сгорбившись, пытался остановить соплекровь из носа. Мужик в жёлтых кроссовках (первое, что бросилось в глаза, учитывая, что Уэсли опустил голову), сжимая в руке нож, интересовался у неё, сколько раз несчастному заехали по роже, прежде чем он попал сюда.
Мясник бил, если перебивали, и резал не из-за “если”, а потому, что так надо было.
-Ножи прекрасны, - говорил он, водя остриём оного по соску Уэсли через заляпанную кровью рубашку, - когда надо работать в тесном контакте.
Уэсли не слишком вежливо попросил его перестать и даже не огрёб за это. Зато потом острый, толстый нож вонзился ему в руку, и очнулся обычный клерк уже в исцеляющей ванне.
Самое интересное, что Уэсли не прекратил тренировки даже после того, как выполнил своё первое задание. В этом не было нужды, потому что необходимые навыки за прошедшее время уже сформировались, но он, кажется, привык. Это уж точно не было вредной привычкой, это позволяло держать себя в тонусе, к тому же, Мясник жаждал отыграться за тот шрам, что оставил у него на шее Уэсли в их последнюю тренировку.
-Все мы ищем себя, котик, - говорил ему Мясник, разделывая очередную тушу. Раньше он звал его шлюхой. Это ему Фокс потом объяснила. “Puto” – тихое, почти ласковое, но довольно чёткое слово, которое он постоянно слышал в первые дни от Мясника, в смеси испанского и мексиканского обозначало мужчину, торгующего своим телом. Разозлиться к тому моменту, когда он это узнал, у Уэсли не получилось. Он с неким налётом философичности даже попытался принять точку зрения учителя. Тощий, слабый, смазливый, хлюпающий носом от четырёх ударов по лицу и постоянно повторяющий про то, что он простой клерк. О да, тогда Уэсли всё ещё цеплялся за свою должность. Словно это как-то могло его спасти. По инерции, знаете. На самом деле это отличная отмазка для воров и похитителей. А не для людей, которые набивают тебе морду и спрашивают, почему ты здесь.
-Почему ты здесь? – спрашивала Фокс и долбила его башкой обо все попадающиеся на пути поверхности, вцепившись пальцами в волосы до боли, до слёз из глаз.
-Почему ты тратишь моё время, если даже не знаешь, какого хрена ты здесь забыл? – шипела Фокс и била, била, била. А он, как настоящая жертва, только ещё больше подначивал её: “Давай, ударь”. Ударь, если это решит какие-то твои грёбанные проблемы, если ты выпустишь пар и больше не будешь спрашивать всякую фигню.
Уэсли не помнил, в какой из дней ему это осточертело, и он сказал:
-Я не знаю, кто я.
Те же самые слова он потом повторил Мяснику.
-На этот вопрос, котик, есть огромное количество ответов, - стерев со щеки кровь, заметил тот. – Ты – человек. Мужчина. Американец. Член Братства ткачей. Убийца.
Сам Мясник родом был из Мексики. Его акцент кричал об этом ещё в их первую встречу. Не то чтобы Уэсли часто приходилось разговаривать с мексиканцами, освоившими два языка и перебравшимися в англоговорящую страну, но Мясник действительно был похож на мексиканца и, выговаривая слова, некоторые звуки делал мягче, а некоторые просто “съедал”. Эта особенность произношения нравилась Уэсли, и со временем он привык к ней настолько, что почти перестал замечать.
На правой руке у Мясника была красная бандана, а на шее висел золотой медальон. Или что это было. Уэсли никогда не удавалось рассмотреть его вблизи. Мексиканец в один из вечеров, пребывая в хорошем настроении, рассказал, что это талисман, который дала ему в дорогу мать. Уэсли слушал, пытался представить себе Мексику (перед глазами проплывали только образы пустынь и кактусов) и мать Мясника, а ещё вспоминал свою мать. Что бы подумала она, узнав, что теперь её сын убивает людей. Разумеется, у него была на то причина. Причина, заложенная в девизе Братства. “Убей одного и, возможно, спасёшь тысячу”. Но всё-таки. Что бы подумали сослуживцы. У Дженис при этом известии, наверное, было бы такое же растерянно-тупое лицо, как и в тот день, когда он послал её в задницу. Эти мысли вовсе не говорили о том, что его интересовало чужое мнение. Уэсли просто забавляло представлять их реакцию. Определённо, его взгляд на вещи с момента вступления в Братство сильно изменился. Подумать только: раньше он действительно трясся из-за какой-то характеристики, которую должна была написать Дженис. Это казалось важным. Это сдерживало его от грубостей и подавляло мысли вроде “Давно пора уйти отсюда”, “Хватит унижаться”, “Что я здесь забыл?”.
С некоторых пор Уэсли было очень интересно узнать, как люди вступали в Братство. Что тянуло их сюда, что заставляло остаться. Он попал сюда чуть ли не по наследству. Немного нелепая формулировка, но почему-то Слоан считал, что имел право лишить его обычной жизни и притащить на чёртову текстильную фабрику просто потому, что в Братстве числился его отец. Просто потому, что его отец умел дирижировать пистолетом в симфоническом оркестре. Во всяком случае, именно так Слоан и выразился.
Уэсли пытался выяснить у Мясника, но тот явно не желал отвечать на этот вопрос. То отмалчивался, то переводил тему, то делал вид, что не слышит. Уэсли успел нафантазировать себе множество вещей, но его раздражало то, что ни одну из теорий нельзя было ничем подтвердить. Не опускаться же до банальных расспросов. Это, между прочим, выглядело бы очень подозрительно. Зачем ему знать что-то о других членах Братства? Он, конечно, не шпион, но до этого прекрасно обходился минимумом информации. Единственным человеком, о котором Уэсли знал чуть больше, чем обо всех остальных, была Фокс. Она рассказала ему о Максе Петриче. Теперь в список таких людей входил ещё и Мясник, хотя у него вряд ли случилась такая трагедия в жизни.
В Братстве вообще не водилось людей болтливых. Не сказать чтобы Уэсли любил потрепаться, но иногда хотелось поговорить. Рассказать о своих размышлениях, о своих терзаниях и планах. Хотя планы его были просты до невозможности: убить Кросса, для борьбы с которым его и натаскивали всё это время. Всё время давили на месть и указывали на цель. В какой-то момент Уэсли даже ощутил себя парнем из кино. Таким парням тоже внезапно давали цель в жизни, тоже обучали всяким боевым навыкам, а потом выпускали на волю, и они палили только в тех, в кого им говорили палить. Уэсли мотал головой и упорно отказывался считать себя марионеткой в чьих-то руках. Здесь каждый наравне, верно? Здесь никто не стал бы говорить ничего, что впоследствии помогло бы использовать другого в личных целях. Во всяком случае, ему очень хотелось в это верить.
В тот день Фокс отправилась с Оружейником на задание, а Уэсли позанимался с Мастером и тут же отправился к Мяснику. Эта особая последовательность учителей отложилась у него в памяти, и теперь это больше напоминало рефлекс, нежели осознанное действие. Как только закончил в одном месте, отправляешься в другое. Не стоило терять время, даже несмотря на то, что его имелось в достатке. Пока Слоан не дал ему задание уничтожить Кросса, можно было вообще устроить себе каникулы и расслабиться. Работа? Увольте. Теперь Барри, наверное, ублажал Дженис и вёл себя как пай-мальчик, выполняя все отчёты в срок и не расстраивая начальницу с запасом пончиков в столе. Жалкое зрелище. Зато понятным становилось, из-за чего все эти крики и унижение. Просто повысить себе самооценку, заставив кого-то другого почувствовать себя ничтожеством.
Звон металла отдавался в ушах, когда Уэсли буквально танцевал с ножами, и они встречались, схлёстывались с ножами Мясника. Уэсли не тешил себя надеждой, что они сражаются на равных. То, что он один раз умудрился оцарапать мексиканца, не так уж много значило. Почти что счастливая случайность. Мясник всё равно занимался этим дольше, у него было больше опыта. А с Уэсли требовали изучить и рукопашный бой, и методику огибания пулями различных препятствий (собственно, те же свиные туши и один раз - Фокс), и ещё какую-то фигню, для которой даже не придумывалось нормального названия. Когда всё вокруг замедлялось, и он мог отстреливать мухам крылья, а комарам – яйца, и вытаскивать челноки из ткацких станков, не повреждая при этом руку.
В результате этой тренировки Мясник обзавёлся поверхностной раной на правом плече, а Уэсли – неглубоким, но ощутимым порезом на груди. И это ещё, можно сказать, легко отделался. Оставалось только вернуть ножи на место, поблагодарить за потраченное время и уйти. Однако Мясник ему этого сделать не дал. Толкнул к стене, выбил из рук ножи, у себя в руке оставил только один. Которым принялся избавляться от пуговиц на его рубашке. Уэсли замер, не зная, как себя вести. Тренировку можно было считать оконченной, он понял это по взгляду, но что тогда происходило прямо сейчас? Что тот собирался делать? Это не пугало, Уэсли уже давно перестал бояться таких вещей, как острые ножи и боль. Что бы с ним ни сотворил Мясник, если только он не собирался вырезать у своей жертвы сердце или почки, это можно будет залечить.
Мексиканец развёл в стороны полы рубашки и склонился, чтобы провести по свежей ране языком. Его лицо было красным от напряжения, от яростных движений и резких выпадов, продемонстрированных во время боя. В помещении в принципе витал запах мяса, от них самих же исходил запах пота и крови, и это почти не чувствовалось, потому что было привычным. Кровь в таких делах вообще являлась делом обыденным.
От того, как горячий, влажный язык прошёлся по ране, у Уэсли непроизвольно подогнулись колени, а по телу прошла волна жара, и он зажмурился, сдерживая себя от того, чтобы прогнуться. С удивлением для себя он осознавал, что тело требовало большего. Раньше Уэсли не замечал в себе склонности к мазохизму, но те уроки, что он получал на протяжении этого времени, могли многое в нём изменить. Или же дело было в адреналине, всё ещё бесновавшемся в теле, жидким огнём распространявшимся по венам, не желавшим утихать, отступать так скоро.
Уэсли облизнулся, слыша, как яростно колотится в груди его сердце, и глядя, как Мясник выпрямляется и смотрит ему в глаза. Взгляд прикипел к окровавленным губам. Уэсли приоткрыл рот, не зная, то ли провоцирует, то ли просто выдыхает, то ли собирается попросить о чём-то. Голова шла кругом, словно крови он потерял слишком много, и его немного вело.
У Мясника была колючая борода и колючие усы. Немного непривычное ощущение, учитывая, что раньше Уэсли целовался только с девушками, которые подобной растительностью не обладали. Он чувствовал вкус собственной крови, знакомый металлический привкус, и это было одновременно и странно, и возбуждающе. С чего вдруг взялось последнее, он не имел ни малейшего понятия.
Мексиканец целовался просто восхитительно. Жадно, страстно, подчиняя, не давая даже толком ответить. Одну руку он запустил Уэсли в волосы, второй же, сжимая нож, стал делать рваные порезы на груди. Кровь щекотала кожу, спускалась ниже, пачкала брюки, и Уэсли стонал в рот мужчины, прося остановиться. Или не останавливаться ни за что на свете. Он сам не понимал, потому что вспышки боли сразу же влекли за собой волну удовольствия и дрожи по телу, и член уже болезненно пульсировал, и думать о том, когда он успел возбудиться настолько, не получалось совершенно.
Уэсли сбился со счёту, сколько ран уже было на его теле, когда Мясник отбросил прочь нож и снова склонился, лаская порезы языком, целуя их, слизывая с кожи уже засохшие дорожки крови. Эти влажные звуки сводили Уэсли с ума, он шептал и кричал какую-то чушь, наверное, умолял о чём-то. И Мясник снова называл его шлюхой, бормотал что-то на мексиканском, отчего Уэсли ещё больше плыл, и колени всё больше дрожали. Хотелось прикоснуться к себе, покончить с возбуждением парой резких движений руки, чтобы ярко, быстро, чтобы цветные круги перед глазами, и в горле пересохло от всего этого.
Но у мексиканца явно были другие планы. Расправившись с ширинкой и пуговицей, он приспустил брюки вместе с бельём и взял член в рот. Уэсли чуть не подавился воздухом и запрокинул голову, сильно приложившись ею о стену, зашипев, не понимая, отрезвляет он себя этой болью или ещё больше будоражит. Ситуация была до ужаса абсурдная. Он и подумать не мог, что когда-нибудь эти издёвки-намёки в первую встречу перерастут вот в это. Честно говоря, он вообще думать не мог. Особенно в тот момент, когда Мясник начал двигать головой и царапать его бёдра. Видимо, за неимением ножа. Но и этого хватало. Уэсли перестал сдерживаться и, уже не пытаясь схватиться за что-нибудь руками, которые фантазия, ретировавшись, не подсказала, куда деть, стал толкаться бёдрами в этот рот, прогибаться, постанывать, кричать. Он издавал столько звуков, что, казалось, мог оглушить самого себя, но ему было настолько хорошо, что никакой прежний опыт не шёл в сравнение, и в голове крутилась мысль, когда он в последний раз с кем-то “сближался”. Да с той же светловолосой сукой, которая требовала, чтобы он покормил собаку и подумал о том, куда им переехать, чтобы их “не будил этот грохот”. Вечно сплошные претензии, и никакого удовольствия.
-Пожалуйста… Пожалуйста, я сейчас… О, Господи… - Уэсли лепетал, всхлипывал, покусывал нижнюю губу и чудом держался на ногах, благо, за спиной находилась стена. Уже в последние мгновения до оргазма он запустил пальцы во вьющиеся чёрные волосы и сжал, не опасаясь недовольства Мясника только потому, что ему было не до чужого дискомфорта.
Мексиканец выпустил член изо рта в последний момент и позволил кончить себе в руку, после чего поднялся и провёл языком по губе Уэсли. Оказывается, он прокусил её до крови.
-Думаю, тебе стоит принять душ, котик, - с улыбкой, которую при определённой мутности в глазах можно было посчитать за кокетливую, заметил Мясник после того, как привёл партнёра в порядок. Уэсли смог выдать в ответ что-то нечленораздельное, прежде чем скрылся. Уже после целебной ванны, стоя под струями горячей воды, он вспомнил, что ничего не сделал мексиканцу. Возможно, тот тоже возбудился. Что ж, у него ещё было время, чтобы выяснить это и отплатить Мяснику тем же. Уэсли Гибсон не любил оставаться в долгу.
@темы: Я пишу
