А я тут настрочила

[verloreneskind]

Название: Say it out loud
Автор:  Йопти
Направленность: слэш
Фандом: Sherlock BBC
Жанр: PWP
Рейтинг: R [больше, наверное, за матерню]
Персонажи: Моран\Мориарти
Размер: мини
Статус: закончен
Предупреждения: вероятен OOC (!) Никем не правилось. Галльское предсказание, может, и не предсказание вовсе, на самом деле это отсылка к мультику "Астерикс и Обеликс", где я слышала фразу про упавшее на пятки небо.

Just. Say. It. Out. Loud.

- Скажи это вслух.
Голос у Себастьяна стал хриплым и низким, потому что он (Себастьян, не голос) чертовски возбудился. Джим только что дал ему зелёный свет, а такое случалось не так уж часто, чтобы Моран отказался воспользоваться ситуацией.
Нельзя сказать, что он страдал от недотраха. Большую часть времени его голову занимали мысли о работе. Или его голова оставалась пустой, как ёбанный воздушный шарик, потому что мысли, какие бы они ни были, отвлекали, а любой промах в его профессии грозил очень неприятными последствиями. Окажись пуля в неположенном месте, и он сам сыграл бы роль жертвы, уж это ему Джим обеспечил бы с радостью и маниакальным блеском в глазах. Спустил бы на своего личного снайпера свору лучших гончих собак, не поскупившись при обещании награды. Нет уж, спасибо. Себастьян каждое утро пробегал столько, сколько установил себе нормой для поддержания тела в форме, и дополнительных марафонов ему определённо не требовалось.
Они не обговаривали “подводные камни”, так сказать, “особенности” друг друга. Хотя это казалось Морану весьма удобным вариантом, Джим с улыбкой, от приторности которой у полковника взбунтовался рвотный рефлекс, сказал:
- Милый, если ты хочешь записать все мои заскоки, а запомнить ты их не сможешь, я тебе это гарантирую, готовься грабить магазины для школьников и выкупать в личное пользование всю национальную библиотеку Великобритании.
И вопрос закрылся как-то сам собой.
Бил Джим отлично. Это Себастьян выяснил в первую же свою операцию. Точнее, после неё, в апартаментах Джима. Кое-что пошло не так. Никто не сомневался, что главу преступного мира поджидает множество опасностей чуть ли не на каждом шагу, но его чуть не подстрелили на первом же полноценном задании полковника, которое Джим захотел проконтролировать, и не случилось это только потому, что Себастьян вовремя дёрнул его к себе за руку и снял пару лишних человек. К тому моменту, когда они вернулись в квартиру Мориарти, сердце уже перестало колотиться, но напряжённость осталась. Именно тогда Джим подошёл к нему и врезал. Не по-девчоночьи залепил пощёчину, хотя Моран искренне полагал, что такими чистыми холёными ручками ничего опаснее сделать не удастся, а именно вдарил. По лицу. Кулаком. И гневно прошипел:
- Не смей прикасаться ко мне до тех пор, пока Я тебе не разрешу.
- Окей, - вытерев рукавом водолазки струйку крови, потёкшую из носа, пожал плечами Себастьян.
О том, что Себастьян тоже не любит прикосновения, Джим, между тем, узнал намного раньше. Ещё в первую встречу он потянулся рукой к его лицу, возможно, даже не подразумевая ничего угрожающего жизни и здоровью, но Моран среагировал мгновенно. В армии говорили, что страх – основа выживания: если боишься расстаться с жизнью, борись за неё. Он не боялся прикосновений, но знал, что они могут за собой повлечь. Зная слабые места, уязвимые точки человеческого тела, можно в доли секунды лишить его жизни. Полковник не то чтобы дорожил ею, но и терять не горел желанием.
Джим зашипел, как рассерженная кошка, когда Себастьян осуществил захват, и скорчил недовольную рожицу, как у капризного ребёнка, которому не купили воздушного змея.
- Отпусти меня, - сказал он через минуту, и Моран отпустил, тихо проговорив: - Я бы предпочёл, чтобы вы не делали этого в дальнейшем. Во избежание… Во избежание.
- Даже с предупреждением? – криво усмехнулся Джим, стараясь незаметно потереть запястье руки.
- Даже с предупреждением, - серьёзно подтвердил Себастьян. С привыканием у него часто возникали проблемы, а подпустить к себе так скоро незнакомого человека с неизвестными наклонностями и намерениями, с перепадами настроения и кучей тараканов в голове казалось малопривлекательной затеей, отдающей безрассудством и отсутствием инстинкта самосохранения. Моран мало походил на нормального, война исказила его, подсадила на адреналин, но и на глупого, наивного суицидника он тоже не смахивал.
- Себа, - голосом, за обманчивой лаской которого крылась злость, протянул Джим. – Я переломаю все твои чёртовы умелые пальцы на всех твоих грёбанных сильных руках, какая досада, что их только две, если ты не сделаешь это.
- Столько слов, и все мимо, - сокрушённо покачал головой Моран. Он уже чувствовал ожоги на руках, играя с огнём. Джим, казалось, воплощал собой огонь – необузданную стихию, которая то лизнёт языком, играясь, согревая, то обожжёт со злости, оставляя уродливые отметины на коже. Ему ничего не стоило после того, как они всё-таки переспят, действительно переломать Себастьяну все пальцы и заставить его лелеять боль в них. А потом, ближе к вечеру, или, может, завтра, или вообще через неделю, ласково погладить и пожелать скорейшего выздоровления, заодно выдав отпуск и ломая стулья в приступе гнева от того, что придётся искать себе другого профессионала на это время.
Дело в том, что Джим был чертовски упрям и горд. И часто всё затягивалось именно потому, что на победу желания над гордостью и упрямством требовалось время.
Впервые Джим позволил прикоснуться к нему спустя где-то полгода с тех пор, как Себастьян получил почётную должность личного тигра консультирующего преступника. Внезапно подошёл настолько близко, что захотелось сделать как минимум два шага назад, и проговорил:
- Позволяю тебе ко мне прикасаться.
Прозвучало это, несмотря на метаморфозы с голосом, как-то неуместно официально, и Морану захотелось с разбега удариться головой об стену, словно это являлось каким-то тайным ключом для выхода из неправильной реальности, или комы, или чёрт знает, куда он попал, раз слышит от Джима такие вещи.
Совладав с собой, Моран нарочито небрежно уточнил:
- Это позволение одноразовое?
На секунду, пожалуй, даже на одну долю секунды, Мориарти выглядел удивлённым. Как будто он ожидал чего угодно – насмешливого фырчанья, неприкрытого недоверия, равнодушного пожимания плечами – но только не деловитого уточнения по поводу срока годности разрешения. Однако почти сразу же надел одну из миллионов своих масок и спросил:
- А ты хотел бы, чтобы оно было многоразовым?
Тогда они впервые занялись сексом. Себастьян ничего не ответил, просто притянул этого тощего психа к себе и поцеловал, грубо, собственнически. Потом втрахивал его в диван, сжимая пальцами бёдра, прижимаясь грудью к спине, и как-то невыносимо нежно, на контрасте с резкими движениями, целовал в затылок.
Вопрос о возможностях использования такого уникального позволения так и не решили.
С тех пор сексу всегда предшествовало джимово позволение. Моран не считал это нормальным, но уже и не брался о таком судить. Джим походил на комнату с ядом, а он стал котом Шрёдингера. Пространство из-за яда искажалось, реальность вокруг плыла, затуманивалась, и он как будто находился вне таких понятий как “нормальность”, “адекватность”, “правильность”. Всё это рядом с Джимом теряло свои значения и перемешивалось, а буквы, скача, менялись местами.
Ну или Джим вешался на него сам. Первым прикасался, ластился, как кошка, целовал, а чаще кусал, если тот долго не реагировал. Иногда даже ревновал к винтовке, и в такие моменты Морану хотелось рассмеяться, назвать его глупым и поерошить волосы, словно Джим - несмышленый ребёнок. Но Мориарти не ценил такие внезапные, алогично-нежные жесты, поэтому Моран ничего подобного не делал. Волос он касался обычно только на затылке, на который надавливал, чтобы притянуть к себе и поцеловать. Джим усаживался ему на колени, тёрся и смотрел своими бездонными (блядь, как же пафосно и в то же время шаблонно звучали подобные определения, но ничего более точного в его голову не приходило) глазами. Джим был не наркотиком, нет, он был приходом от наркотика. Это опьянение, шальная голова, эйфория и удивительная расслабленность. Весь этот комплекс то накатывал, подобно морской волне, омывая приятными ощущениями, то откатывал, оставляя без секса и крышесносного удовольствия.
И для этого прихода являлось большой проблемой признание. Он разрешал прикасаться к себе, но никогда не говорил, для чего, хотя оба они понимали это без слов. И именно сегодня Себастьяну захотелось рискнуть жизнью и, как выяснилось, сохранностью своих пальцев: он жаждал услышать, как Джим скажет “Трахни меня”. Или “поимей”. Или какой угодно другой глагол. Эта слабая власть над ним, возможно, даже иллюзия её, пьянила Морана и слегка забавляла. Вся эта ситуация казалась ему весьма… увлекательной.
- Себа, ты что, пересмотрел порно, пока папочка вёл ночные переговоры в Гонконге? – саркастически поинтересовался Джим, между тем, не предпринимая никаких попыток выбраться. Моран нависал над ним, лежавшим на диване в гостиной, и удерживал его руки одной своей. А ведь Мориарти мог бы дать ему коленом в живот или хотя бы начать угрожать страшными расправами похуже сломанных пальцев и выжженного сердца.
- Просто. Скажи. Это. Вслух, - выделяя каждое слово, приказал Себастьян. С приказом это, конечно, имело мало общего, но на просьбу тоже не смахивало. Скорее на разжёвывание всё тому же несмышлёнышу банальных вещей. Морану, окажись он хоть раз снизу, не составило бы труда попросить.
Джим смотрел на него упрямо и злобно, поджав губы, и, видимо, не собирался произносить ни единого слова даже под страхом смерти. Хотя Моран сильно сомневался, что этот псих боится именно её. Джиму подошёл бы какой-то более абсурдный страх. Что-нибудь из галльских предсказаний о небе, которое упадёт людям на пятки, когда настанет конец света. Впрочем, и это не совсем верно: Мориарти скорее сам устроит Апокалипсис. На пару с чокнутым Холмсом, когда им обоим станет скучно.
Себастьян усмехнулся: что ж, можно и потерпеть немного. Склонившись, он провёл языком по шее Джима и прикусил кожу, но не сильно, поскольку тот ненавидел отметины, а свободной рукой огладил бок, кончиками пальцев чуть ли не машинально подсчитывая количество выступающих рёбер. Затем добрался до уха, очертил раковину, сжал зубы на мочке, вместе с тем шумно втянув носом воздух, чувствуя знакомый запах, который сводил с ума, если только это вообще возможно в ещё большей степени, чем сейчас.
Шуршание простыни, разносившееся по комнате при ёрзанье Джима, соревновалось с его шумным дыханием на громкость. Моран закрыл глаза, чтобы усилить остальные ощущения, и теперь эти звуки едва ли не оглушали его. Тело Джима он заучил наизусть, как послушные школьники не заучивают таблицу синусов и косинусов. Иногда во время близости он находил слабые точки на теле и просто касался их. Не предупреждая, не угрожая. Но у Джима почему-то всегда шли от этого мурашки по спине, словно он на самом деле боялся смерти от рук Морана.
Джим издал нечто похожее на всхлип, когда Себастьян обхватил губами и слегка поласкал сосок, после чего прикусил его и тут же отстранился. Джим прогнулся, потянувшись вслед за исчезнувшим удовольствием, но потом будто бы опомнился и открыл глаза, напоминавшие чёрные дыры, заглатывающие целые галактики на ужин, если в космосе, конечно, существовало разделение питания по времени суток. И во взгляде его была такая требовательность, что Моран сразу же захотел дать ему всё на свете.
- Ты можешь получить всё, что захочешь, - уверил Себастьян хриплым голосом, заставляя себя не целовать и не вылизывать снова эту восхитительную кожу. Затем ухмыльнулся криво и добавил: - Тебе нужно всего лишь сказать об этом. Вслух.
Он и сам не мог понять, с чего вдруг. Откуда такая настойчивость и принципиальность. Далась ему эта пошлость!.. Моран и без того прекрасно знал, что Джим его хочет. Стояло у него сейчас так, что дай Бог каждому, так что сомневаться в этом точно не приходилось.
“К чёрту слова, прекрати терзать его, будет только хуже, сам потом пожалеешь!”
Инстинкт самосохранения ничуть не изменился. Однако и Себастьян был всё таким же безрассудным, поскольку продолжал стоять на своём. Джим слишком часто говорил много и по делу, перемежая перечисление пунктов выполнения очередной операции с планами на абстрактное завтра и восторженными репликами в сторону Холмса-младшего. Мог же Моран хоть раз услышать что-то относящееся лично к нему?..
- Трахни меня, - приказал Джим. – Трахни меня, Себастьян.
Кажется, впервые за всё время их общения Джим назвал его так. Поначалу тот обращался к нему по званию, затем – по сокращённым и уменьшительно-ласкательным версиям имени, большинство которых даже не хотелось повторять лишний раз. Самой приемлемой из всех них считалась именно “Себа”, и вот теперь… Собственное имя из уст Джима показалось ему настолько развратным, что захотелось немедля его сменить, и плевать на бумажную волокиту. По телу прошла дрожь, и узкие джинсы, которые именно Мориарти ему, кстати, и купил пару недель назад, стали просто невыносимо тесны в паху.
Моран отстранился, чтобы посмотреть в лицо Джиму, словно это могло помочь ему убедиться в отсутствии слуховой галлюцинации. Он действительно это сказал. Хрипло, несколько недовольно и в приказном тоне, но факт, тем не менее, оставался фактом. Себастьян ухмыльнулся и, минуя живот, сразу устроился между ног Джима, начиная растягивать его, вместе тем обхватив губами член. Тот (Джим, не член) извивался, стонал, шипел сквозь зубы какие-то ругательства и явно просил поторопиться. Моран сделал бы это с радостью, но не ставил себе целью порвать его, хотя всегда действовал достаточно грубо.
Как только Себастьян вошёл, отпустив руки Джима, подхватывая его под ягодицы, тот моментально обнял его и в отместку стал водить короткими ногтями по спине, царапая, причиняя боль. Себастьян вколачивался в него, рыча, зажмурившись до цветных пятен перед глазами и впиваясь пальцами в его задницу. Сознание, несколько дезориентированное от возбуждения, тем не менее, сообщило, что могут остаться синяки, и тогда ему не поздоровится. С другой стороны, задница, в отличие, например, от той же шеи, прикрывалась бельём и брюками, так что всё вполне могло обойтись малой кровью.
Моран склонился к Джиму, сжимая зубы на плече и заставляя того вскрикнуть. Неимоверно хотелось до крови, чтобы потом остановить текущий по бледной коже ручеёк, ощущая железный привкус на языке. Моран скучал по войне. В армии о нём ходили странные слухи, его считали чокнутым, больным, потому что видели, как горели его глаза при виде чужой крови. Как он слизывал её, чужую, со своих рук, как с неохотой стирал потом испачканную одежду.
Джим стонал, просил ещё, мотал головой и стискивал его ногами так, словно боялся, что Себастьян отстранится в любой момент, продолжит пытку, будет просить сказать что-то ещё. Если бы Моран так отчаянно не стремился к развязке, он бы счёл этот почти панический жест трогательным.
Джим кончил сам, не прикасаясь к себе, просто от того, что Себастьян врывался в него и стонал, низко, но громко. От того, что целовал, покусывал, хрипел что-то в самое ухо, обдавая его горячим дыханием. Возможно, он даже назвал его похотливой сучкой, и это аукнется ему через несколько дней, когда случай станет менее ярким, большей частью выветрится из головы. Но Моран не мог сейчас думать о будущем. Он мог только лежать по правую сторону от Джима и слепо шарить рукой в поисках сигарет, пачку которых он совершенно точно оставлял днём на тумбочке.
- Не это ли ты ищешь, Себа? – окликнул его Джим, и Моран обернулся, тут же взглядом уперевшись в знакомую коробочку.
- Не поделишься? – вежливо осведомился он, не рискуя протянуть руку.
- Не поделюсь, - Мориарти вытащил одну сигарету и бросил пачку на пол. После чего жестом фокусника выудил откуда-то зажигалку и закурил. Окончательно восстановив дыхание, Себастьян принял сидячее положение и взъерошил себе волосы рукой. В спину ему заметили:
- Ты за это ещё поплатишься, ты ведь знаешь это?
Голос Джима переполняло сытое довольство, которое, впрочем, не являлось гарантией сохранности пальцев Морана.
- Знаю, - кивнул он и обернулся. Мориарти смотрел на него своими невозможными чёрными глазами и улыбался до ушей, словно только что придумал очень удачную гадость и в ближайшее время намеревался её осуществить. Себастьян улыбнулся в ответ.