Knights and their kinks

[verloreneskind]

Ланселот пошутил, а я, как и положено по хэдканону, воспринял слишком серьёзно.
Персиваль+Ланселот, PWP, R, AU, кинки, OOC. ОСТОРОЖНО: мужчина в платье (CROSSDRESSING!). О платье, кстати: тыц, чтобы посмотреть. Богохульство!.. Спасибо Мерлину за помощь. Ланселот, вам посвящается. Примерно ~1360 слов.

Вы точно этого хотите? Точно-точно?

Персиваль предусмотрительно отключает дополнительные функции, делая из суперсекретного и удобного средства связи обычные очки, и подходит к Ланселоту уверенно и неторопливо. Походкой ленивого хищника, который загнал добычу в угол и знает, что ей уже некуда деться, а потому можно не торопиться. Хотя, конечно, он никогда не стал бы оценивать Ланса так низко. Ни в качестве ужина на стол, ни в качестве трофея. Хотя десерт из него выйдет отличный, тут спорить не имеет смысла.
Проведя руками по бокам и остановившись на бёдрах, чуть сжав их через ткань платья, Персиваль наклоняется, чтобы коснуться шеи губами. В нос проникает запах мужского одеколона, не резкий, но настойчивый и ощутимый.
- Вуаль вашей чопорности не позволила мне рассмотреть ваши пороки раньше, Персиваль.
Ланселот мягко смеётся, и изгиб его губ новым запахом вплетается в смесь, плывущую по комнате. Персиваль может поклясться, что ничего прекраснее в своей жизни он ещё не испытывал. И хмель ощущений бьёт в голову не хуже пузырьков праздничного шампанского.
- Мои пороки? - чуть понизившимся голосом переспрашивает Персиваль, делая ударение на первое слово. - Позвольте спросить, мой дорогой рыцарь, кто из нас сейчас стоит перед зеркалом, сменив броню героя на дамское одеяние?
Сзади верхняя часть платья плавной складкой ложится внизу, оголяя спину и манящий изгиб позвоночника. Персиваль склоняется ещё немного, чтобы прикоснуться губами к лопатке. Кингсман основан на легендах, а не на Евангелии, но в каких-то старых книгах поместья он читал, что, по неофициальной версии, Иуда поцеловал Бога именно в лопатку. Предательство против веры и естества. Да гореть ему в очистительном пламени, но прежде - испепелиться в языках страсти и пройти по углям.
- Но мне ведь идёт? - когда Персиваль выпрямляется и шуршит тканью платья, возобновляя бесстыдные поглаживания, Ланселот заводит руки назад и обнимает его за шею. Сам при этом смотрит в зеркало и спрашивает как будто бы у отражения.
Тебе нравится то, что ты видишь?
Он скользит языком по губам и пускает чертей плясать танго в глазах. Кто бы мог подумать, что столько похоти кроется за этим смешливым взглядом?
- Всем идут платья, просто не все достаточно терпеливы, чтобы подобрать нужный фасон, - словно специально стремится задеть Персиваль, но Ланселот поглаживает его пальцами по волосам на затылке и снова смеётся, ничуть не обиженный: - Пытаюсь представить, как вы ходили в женском отделе и мечтательно улыбались.
К чести Ланселота следует сказать, что примерно так всё и было.
- Что вы соврали консультанту? Выбираете жене на годовщину супружеской жизни? Знойной любовнице?
- Одному рыцарю с очень острым языком, - выдыхает Персиваль в его ухо. С правой стороны у платья разрез чуть ли не до самого паха, и он скользит за него рукой, оглаживая обнажённую кожу, слегка царапая аккуратно стрижеными ногтями. - И я знал, что оно подойдёт ему куда больше, чем любой женщине, когда-либо ступавшей по земле.
- Вам надо было идти в поэты, Персиваль, а не в секретные агенты.
- Почему вы думаете, что я не могу совмещать? Петь вам дифирамбы у меня, кажется, получается неплохо.

Ланселот улыбается. Мягко, томно, соблазнительно. Щурится довольно то ли своему отражению, то ли чужому.
Ему нравится, насколько Персиваль меняется в стенах спальни. В закрытом помещении, где они остаются только вдвоём, даже без вездесущего, словно сам Бог, наблюдающий за ними с небес, Мерлина.
Ехидные замечания если и следуют, то приобретают совсем другой оттенок. В каждом слове хочется отыскать двойное дно, тройное, тысячи. И обязательно с сексуальным подтекстом, намёком, от которого по открытой спине пройдут мурашки. Тайные фразы, шутки только для двоих и низкий хриплый голос, обжигающий, высекающий искры там, внутри. Бабочки - это по-детски и слишком нежно. Персиваль заставляет его гореть, умирать и возрождаться снова, подобно фениксу. Сойти с ума? Почему бы и нет, если это происходит именно так? Пока смерть не разлучит их, а потом жизнь не столкнёт вместе снова, заставив пройти сотни препятствий, прежде чем сплестись телами и душами.
Когда Персиваль наконец доходит до последней пуговицы на верхней части платья, Ланселот уже готов умолять его. Встать на колени и молиться, словно на единственного бога, собравшего в себе все религии и пантеоны. И, конечно, с толикой насмешки, шутовства. Я готов стать твоей собакой и прислугой, только сделай уже что-нибудь!.. Ах, тебе и не надо? Ну, я и не собирался на самом деле, это так, для красного словца... Не сердись, я заглажу свою вину, тебе понравится.
Наполовину обнажённый, Ланселот чувствует себя распахнутым больше, чем если бы с него сняли кожу и начали без лишних вступлений расписывать, когда он впервые заплакал или влюбился. Всё личное выпирает наружу и многократно отражается в зеркале, усиливается в мире, где всё наоборот.
- Одна только мысль, что подобное могут запечатлеть только мои глаза, делает меня счастливым.
- Вы - чёртов собственник, сэр Персиваль, - выдыхает Ланселот, и, хотя это должно звучать как ругательство, он восхищён и взбудоражен больше, чем сам готов это признать.
Персиваль толкает его, заставляя инстинктивно выставить вперёд руки и упереться ими в поверхность зеркала. Он оглаживает ягодицы, мнёт их, грубо и совсем не сдержанно. У Ланселота перехватывает дыхание, и он впервые надолго закрывает глаза, пытаясь не то осмыслить происходящее, не то справиться с потоком ощущений.
Правду говорят, что каждый человек ищет того, с чьими демонами хорошо поладят его собственные. И, кажется, он со своими демонами более чем доволен "находкой".
Персиваль растягивает его неторопливо, наслаждаясь этой мукой временем. Гладит по спине, шепчет непристойности, и его жадный взгляд, скользящий по коже, Ланселот чувствует каждой клеточкой, ему даже не надо оборачиваться и подтверждать свою теорию.
- Перси... - на полную форму имени его не хватает уже даже ради красного словца. Он прогибается и запрокидывает голову, молясь потолку, чтобы этот гений выдержки наконец сломался. Перешёл черту.
- Что такое, Ланселот? - издевательски вежливо и почти спокойно спрашивает тот. - Вы куда-то торопитесь?
- Пожалуйста, Перси... - чуткие пальцы уже пару раз успевают задеть простату, и тело вспыхивает, словно спичка, горит ярко, искрит. Как можно такое не заметить? Какое можно на такое не отреагировать? Чёртов изверг, закованный в броню из официального костюма и очков в толстой оправе!.. Вся томная и плавная атмосфера рушится из-за этого огня, охватившего с головы до пят, но Ланселота это не особо волнует. Если он не получит своё, он сам изнасилует собой Персиваля. Толкнёт на двуспальную кровать, почти не попадающую в зазеркальный мир, и сделает такое, что наутро ещё вопрос встанет, кому из них тяжело будет сидеть ближайшие пару дней.
- Не могу отказать, когда вы так просите... - Персиваль безупречен даже в такой момент, и отчаянно хочется дать ему по лицу, но тут наконец случается чудо, и Ланселот громко, протяжно стонет, радостно приветствуя и стараясь удержать желанного гостя.
В следующие мгновения из него больше не вырывается ни единого связного слова, и комнату заполняют только звуки - временами дикие, почти животные.
Персиваль двигается так глубоко и размашисто, что Ланселоту просто не удержаться на месте, и он елозит щекой по холодной поверхности зеркала. От упирающихся в него рук остаются следы, а от выдохов оно запотевает, слегка размазывая отражения как единственных двух людей в комнате, так и находящихся там предметов.
Ланселот прогибается и вскрикивает, зажмуриваясь, напрочь теряя голову следом за Персивалем. Платье так и остаётся где-то в районе талии, не снятое до конца, не опавшее красиво на пол. Только закрывает нижнюю часть тела спереди, слегка колышется от яростных движений.
Персиваль утыкается лбом в его плечо, прикусывает, заставляя вздрогнуть, и сам как будто бы дрожит, более не пытаясь сохранить в целости стены своего самоконтроля. С каждым движением они оба наносят по ним разрушительные удары и вместо счастливого смеха издают пошлые стоны. Танцуют на обломках, втаптывая в пыль вековые камни.
В честь павших оплотов у Ланселота перед глазами фейерверки, и он стискивает пальцы Персиваля своими, когда они встречаются где-то у его бедра.

- Вы - ненасытное чудовище, Персиваль, - сообщает Ланселот, когда они всё же добираются до кровати на негнущихся ногах.
- От такого же слышу, - вяло отзывается тот, всё ещё пытаясь восстановить дыхание. - Я уже не в той форме, чтобы...
- Когда вы перестанете тыкать меня носом в то, что старше /всего/ на два года? - Ланселот закатывает глаза, собирая силы для того, чтобы пихнуть его локтем в бок.
- На /целых/ два года, - педантично поправляет Перси, потерявший очки где-то посередине между зеркалом и кроватью. Между которыми, кстати говоря, /всего/ пять шагов.
- Я б вас утопил, но до ванной мы так и не добрались.
- Всё ещё впереди...
- Как верно подмечено...