Мои двери всегда для вас открыты. Выходите ©
Это задумывалось как такое же миди, что я хотела замутить (и замутила, но не закончила) по White Collar, но у меня внезапно пропал настрой действововать дальше, так что я оставлю здесь этот начальный огрызок, описательный кусок первой части первой серии.
Название отсутствует. Лица знакомые. Рейтинг детский. 1 090 слов.
ТыцНаверное, немного самоуверенно звучало бы заявление, что Николай с самого начала понял: Андрей – особенный. Не цветом глаз или телосложением. Не чем-то физическим, нет. Но взгляд… Или, может, какая-то аура. Энергия. Чёрт знает что. Профиль, конечно, дело точное, но иногда приходилось полагаться и на интуицию. Шестое чувство. Профессиональное чутьё. Это ощущение тоже можно было назвать по-разному. В зависимости от чужих предпочтений. Как Бог на душу положит, в конце концов.
Но факт оставался фактом. Более того, в отличие от других, Андрей воспринял описание собственного профиля стоически. На словах о количестве лет, проработанных в органах, опустив голову, коротко, криво улыбнулся. Вероятно, подумал, что им просто дали почитать его личное дело или выдали краткие сведения, чтобы убедить, что он – хороший сотрудник. При упоминании жены голову поднял и губы поджал, глядя недовольно и немного зло. Николай и сам удивился тому, как жадно следил за каждой его реакцией. Почему? Это имело значение, но было довольно предсказуемо, однако посмотреть в другую сторону или хотя бы на Профессора почему-то не получалось. Удальцов чуть прищурился, чтобы внимательнее вглядеться в лицо Круглова, на котором вспышкой мелькнул свет от чиркнувшей зажигалки. Тот улыбнулся, издал тихий смешок, глядя куда-то вдаль, отмечая что-то своё на стене здания, и сказал: “Всё мимо” – заодно напомнив про время. Отрицал. Но хотя бы не врезал. В какой-то момент Николай подумал, что Викторычу всё-таки достанется: в глазах Андрея мелькнула злость из-за потревоженных ран и смешанная с ней как раз по этой причине боль. Смесь, заметная всего лишь на одно мгновение, миллисекунду. Но этого было достаточно.
Машина цвета спелой вишни исчезла за поворотом. Николай распрощался с Профессором до завтра и, слегка покачивая портфель в руке, улыбнулся мокрому асфальту.
Утром он с новыми силами защищал Андрея от возможных лекций Викторыча, поскольку прекрасно знал, насколько тот бывает занудным временами. В пару их поставили не зря: Николай служил отличным тормозом для основательных речей Профессора, что также предотвращало возможные конфликты с прямолинейными оперативными работниками, не любившими “учёных” и “волшебников”, влезавших на их территорию и в их расследования. Приказы от начальства, конечно, выполнялись, но радости от них никто не испытывал. К сожалению, Николай не раз сталкивался с негативной реакцией, разъезжая вместе с Викторычем на задания в пределах России-матушки.
- Пока наши опера мыслят штампами, маньяки могут спать спокойно, - укоризненно посмотрев на Круглова, заметил Профессор и побрёл вперёд. Андрей одарил его таким взглядом, что Удальцов понял: надо вмешаться. А потому оптимистично добавил: - Поэтому мы и должны научить их мыслить иначе.
И обратился с вопросом к Андрею:
- Сколько до главной аллеи парка?
Круглов отвечал медленно, видно было, что думал, пытаясь проследить, понять. Николаю это невероятно нравилось. Так же, как и то, что он признал: логика есть. Это было действительно приятно, потому что некоторые опера не хотели делать даже этого. Начинали раздражённо всплёскивать руками, бормотать что-то про доводы с потолка. Кто говорил про потолок? Какой волшебный потолок имелся у профайлеров, что его не видели все остальные? Небо только над головой, облачное после дождя.
После объяснения относительно личности фигуранта Андрею позвонили, и они расстались, поскольку Профессор выразил разумное желание отправиться в морг и поговорить с медиками, а Круглов уехал по заданию Губанова, о котором распространяться не стал.
- Он запретил ему, да? – провожая машину взглядом, спросил Удальцов.
- Определённо, - поддакнул Викторыч, и оба усмехнулись: ох уж эти начальники. Гордые и глупые.
**
Андрей смотрел на полосатый костюм. На чёрные волосы с проседью. На голубые глаза, в которых крупными буквами читалась нешуточная заинтересованность. Честно говоря, это даже немного пугало. С поразительной лёгкостью этот ироничный “Профессор” подплыл к их уединённому дуэту и радостно, словно ребёнок, получивший велосипед на Рождество, сообщил, что преступник был симпатягой. Николай тут же подхватил тему, с не менее маниакальным блеском в глазах добавив, что у того была “смущённая улыбка робкого отличника”. Стыдно признаваться, но на целую секунду Андрей даже испытал страх, и в голове промелькнула глупая мысль: “И что я здесь только делаю?” Захотелось по приезду накостылять коллегам, которые ушли кто в лес, кто по дрова, оставив его одного на весь отдел. А он теперь сопровождай этих… профайлеров. Такое ощущение, будто они и сами уже давно стали маньяками, свихнувшись на этой работе. Просчитывать тактику поведения больного человека… Ну-ну. Ничего удивительного. Тут любой бы крышей поехал. Шарики за ролики, как говорится. Никто не застрахован.
- Не знаю, кто к кому и насколько приближается, - Круглов раздражённо выдохнул. – Глухой угол. Ему же не на Арбате девчонок резать!
Владислав Викторович, ненадолго покинувший их компанию, вновь подошёл и ввернул про фигурантов, которые могли бы поспорить, а потом и вовсе пустил шпильку в сторону оперов, мыслящих штампами. В этот раз вместо злости, как тогда, во время описания его профиля, Андрей ощутил что-то, отдалённо напоминающее стыд, вперемешку с детской обидой. Ну, мыслил он штампами, и что? Раньше это несильно мешало раскрывать преступления. В штампах тоже была определённая доля истины.
Но от желания встать на защиту родных органов и попыток оправдаться его отвлёк Николай, задавая наводящие вопросы. Он вообще усердно перетягивал на себя всё внимание Круглова с того самого момента, как приехал. Андрей убеждал себя, что всё это исключительно из интереса. Он присматривался к людям, с которыми работал, надеясь понять их без помощи всяких там профилей и портретов. К тому же, он не умел их составлять.
Но было кое-что ещё, в чём он просто не желал признаваться. Например, Андрею нравился голос Николая. Низкий и тихий, однако слова он произносил чётко и внятно.
Пальцы, которыми тот теребил кленовый листок, словно нервничал. С чего бы ему нервничать? Он же просто выполнял свою работу.
Двух- или трёхдневная щетина, придававшая ему как-то особого шарма.
Ошарашенная мысль: “Что же это я, как баба, его оцениваю?” – совпала с тем моментом, когда Владислав Викторович снова вклинился в разговор, продолжая цепочку рассуждений Удальцова, и Круглову не осталось ровным счётом ничего, кроме как согласиться, что логика во всём этом присутствовала. Глупо было отрицать очевидное.
Выдыхая сигаретный дым вместе с предположением о том, что маньяк мог притащить девчонку в лес силой, Андрей посмотрел на Николая и успел заметить этот странный проблеск в голубых глазах, прежде чем тот отвёл взгляд и качнул головой, опровергая этот вариант. Приятный голос всё так же обстоятельно объяснял, что склонный к силовому воздействию человек устроил бы берлогу, чтобы всласть насладиться жертвой, а их клиент был не такого типа.
Потом Андрей получил распоряжение отправиться за подозреваемым и, оставив коллег у морга, уехал. Стискивая пальцами руль, он думал, с какого хрена так заглядывался на мужчину. И что значил тот взгляд Удальцова? Что мелькнуло в нём такого, от чего сердце пропустило удар? Как в грёбанном бульварном романе, честное слово. Восемь лет работы в милиции, здоровый, крепкий мужик, а вёл себя, как какая-то кисейная барышня из сериала.
Андрей покачал головой и фыркнул со странной улыбкой:
- Ишь ты, волшебники…
Название отсутствует. Лица знакомые. Рейтинг детский. 1 090 слов.
ТыцНаверное, немного самоуверенно звучало бы заявление, что Николай с самого начала понял: Андрей – особенный. Не цветом глаз или телосложением. Не чем-то физическим, нет. Но взгляд… Или, может, какая-то аура. Энергия. Чёрт знает что. Профиль, конечно, дело точное, но иногда приходилось полагаться и на интуицию. Шестое чувство. Профессиональное чутьё. Это ощущение тоже можно было назвать по-разному. В зависимости от чужих предпочтений. Как Бог на душу положит, в конце концов.
Но факт оставался фактом. Более того, в отличие от других, Андрей воспринял описание собственного профиля стоически. На словах о количестве лет, проработанных в органах, опустив голову, коротко, криво улыбнулся. Вероятно, подумал, что им просто дали почитать его личное дело или выдали краткие сведения, чтобы убедить, что он – хороший сотрудник. При упоминании жены голову поднял и губы поджал, глядя недовольно и немного зло. Николай и сам удивился тому, как жадно следил за каждой его реакцией. Почему? Это имело значение, но было довольно предсказуемо, однако посмотреть в другую сторону или хотя бы на Профессора почему-то не получалось. Удальцов чуть прищурился, чтобы внимательнее вглядеться в лицо Круглова, на котором вспышкой мелькнул свет от чиркнувшей зажигалки. Тот улыбнулся, издал тихий смешок, глядя куда-то вдаль, отмечая что-то своё на стене здания, и сказал: “Всё мимо” – заодно напомнив про время. Отрицал. Но хотя бы не врезал. В какой-то момент Николай подумал, что Викторычу всё-таки достанется: в глазах Андрея мелькнула злость из-за потревоженных ран и смешанная с ней как раз по этой причине боль. Смесь, заметная всего лишь на одно мгновение, миллисекунду. Но этого было достаточно.
Машина цвета спелой вишни исчезла за поворотом. Николай распрощался с Профессором до завтра и, слегка покачивая портфель в руке, улыбнулся мокрому асфальту.
Утром он с новыми силами защищал Андрея от возможных лекций Викторыча, поскольку прекрасно знал, насколько тот бывает занудным временами. В пару их поставили не зря: Николай служил отличным тормозом для основательных речей Профессора, что также предотвращало возможные конфликты с прямолинейными оперативными работниками, не любившими “учёных” и “волшебников”, влезавших на их территорию и в их расследования. Приказы от начальства, конечно, выполнялись, но радости от них никто не испытывал. К сожалению, Николай не раз сталкивался с негативной реакцией, разъезжая вместе с Викторычем на задания в пределах России-матушки.
- Пока наши опера мыслят штампами, маньяки могут спать спокойно, - укоризненно посмотрев на Круглова, заметил Профессор и побрёл вперёд. Андрей одарил его таким взглядом, что Удальцов понял: надо вмешаться. А потому оптимистично добавил: - Поэтому мы и должны научить их мыслить иначе.
И обратился с вопросом к Андрею:
- Сколько до главной аллеи парка?
Круглов отвечал медленно, видно было, что думал, пытаясь проследить, понять. Николаю это невероятно нравилось. Так же, как и то, что он признал: логика есть. Это было действительно приятно, потому что некоторые опера не хотели делать даже этого. Начинали раздражённо всплёскивать руками, бормотать что-то про доводы с потолка. Кто говорил про потолок? Какой волшебный потолок имелся у профайлеров, что его не видели все остальные? Небо только над головой, облачное после дождя.
После объяснения относительно личности фигуранта Андрею позвонили, и они расстались, поскольку Профессор выразил разумное желание отправиться в морг и поговорить с медиками, а Круглов уехал по заданию Губанова, о котором распространяться не стал.
- Он запретил ему, да? – провожая машину взглядом, спросил Удальцов.
- Определённо, - поддакнул Викторыч, и оба усмехнулись: ох уж эти начальники. Гордые и глупые.
**
Андрей смотрел на полосатый костюм. На чёрные волосы с проседью. На голубые глаза, в которых крупными буквами читалась нешуточная заинтересованность. Честно говоря, это даже немного пугало. С поразительной лёгкостью этот ироничный “Профессор” подплыл к их уединённому дуэту и радостно, словно ребёнок, получивший велосипед на Рождество, сообщил, что преступник был симпатягой. Николай тут же подхватил тему, с не менее маниакальным блеском в глазах добавив, что у того была “смущённая улыбка робкого отличника”. Стыдно признаваться, но на целую секунду Андрей даже испытал страх, и в голове промелькнула глупая мысль: “И что я здесь только делаю?” Захотелось по приезду накостылять коллегам, которые ушли кто в лес, кто по дрова, оставив его одного на весь отдел. А он теперь сопровождай этих… профайлеров. Такое ощущение, будто они и сами уже давно стали маньяками, свихнувшись на этой работе. Просчитывать тактику поведения больного человека… Ну-ну. Ничего удивительного. Тут любой бы крышей поехал. Шарики за ролики, как говорится. Никто не застрахован.
- Не знаю, кто к кому и насколько приближается, - Круглов раздражённо выдохнул. – Глухой угол. Ему же не на Арбате девчонок резать!
Владислав Викторович, ненадолго покинувший их компанию, вновь подошёл и ввернул про фигурантов, которые могли бы поспорить, а потом и вовсе пустил шпильку в сторону оперов, мыслящих штампами. В этот раз вместо злости, как тогда, во время описания его профиля, Андрей ощутил что-то, отдалённо напоминающее стыд, вперемешку с детской обидой. Ну, мыслил он штампами, и что? Раньше это несильно мешало раскрывать преступления. В штампах тоже была определённая доля истины.
Но от желания встать на защиту родных органов и попыток оправдаться его отвлёк Николай, задавая наводящие вопросы. Он вообще усердно перетягивал на себя всё внимание Круглова с того самого момента, как приехал. Андрей убеждал себя, что всё это исключительно из интереса. Он присматривался к людям, с которыми работал, надеясь понять их без помощи всяких там профилей и портретов. К тому же, он не умел их составлять.
Но было кое-что ещё, в чём он просто не желал признаваться. Например, Андрею нравился голос Николая. Низкий и тихий, однако слова он произносил чётко и внятно.
Пальцы, которыми тот теребил кленовый листок, словно нервничал. С чего бы ему нервничать? Он же просто выполнял свою работу.
Двух- или трёхдневная щетина, придававшая ему как-то особого шарма.
Ошарашенная мысль: “Что же это я, как баба, его оцениваю?” – совпала с тем моментом, когда Владислав Викторович снова вклинился в разговор, продолжая цепочку рассуждений Удальцова, и Круглову не осталось ровным счётом ничего, кроме как согласиться, что логика во всём этом присутствовала. Глупо было отрицать очевидное.
Выдыхая сигаретный дым вместе с предположением о том, что маньяк мог притащить девчонку в лес силой, Андрей посмотрел на Николая и успел заметить этот странный проблеск в голубых глазах, прежде чем тот отвёл взгляд и качнул головой, опровергая этот вариант. Приятный голос всё так же обстоятельно объяснял, что склонный к силовому воздействию человек устроил бы берлогу, чтобы всласть насладиться жертвой, а их клиент был не такого типа.
Потом Андрей получил распоряжение отправиться за подозреваемым и, оставив коллег у морга, уехал. Стискивая пальцами руль, он думал, с какого хрена так заглядывался на мужчину. И что значил тот взгляд Удальцова? Что мелькнуло в нём такого, от чего сердце пропустило удар? Как в грёбанном бульварном романе, честное слово. Восемь лет работы в милиции, здоровый, крепкий мужик, а вёл себя, как какая-то кисейная барышня из сериала.
Андрей покачал головой и фыркнул со странной улыбкой:
- Ишь ты, волшебники…
@темы: Я пишу