Мои двери всегда для вас открыты. Выходите ©
Название: "Take care of yourself" - "As you say, Jim"
Автор: [J]Йопти[/J]
Направленность: фактически джен
Фандом: Sherlock BBC
Жанр: AU, angst, постРейхенбах, fluff, happy ending
Рейтинг: G
Персонажи: Мориарти, Моран
Размер: ~ 1 300 слов
Предупреждение: OOC, как обычно. Кажется, в тексте также мелькает одно ну оч. некультурное слово, остальные - оскорбления по умственной части (можете сами догадаться, кому они достанутся, бггг).
Отказ от прав: идея стащена где-то на тумблере. А что, если бы Моран занялся саморазрушением после смерти босса.
Затянуться МорМор-косячкомКаждый человек эгоистичен. Это заложено в его природе. Эгоизм – основа человеческих инстинктов, фундамент для построения личности. И, хотя Себастьян с радостью застрелился бы сам, если бы это спасло боссу жизнь, первые мысли его: “На кого ж ты, сукин сын, меня оставил?” и “Что же мне теперь делать?” Думать о том, что делать Джиму, не имеет никакого смысла: тому вряд ли в дальнейшем хоть что-то понадобится от жизни. А вот Себастьян до сих пор по эту сторону экрана и мучительно размышляет, как дальше быть. Нужно ли ему вообще что-то делать, и если да, то, чёрт побери, для кого? Босс застрелился пару часов назад, всё это кажется нереальным, бредовым, неправильным, однако факт остаётся фактом: Себастьян остался без дела. Без работы. Без босса. Без… слишком пафосно было бы сказать “смысла жизни”?
Моран привык к командам. Он подчинялся в семье, всегда слушался отца. Он подчинялся в армии, слушался приказов командира. Во всяком случае, до определённого момента, который мог считаться одним из переломных в его жизни. Он подчинялся в обычной, послевоенной жизни, слушался Джима. В большинстве ситуаций. Иногда приходилось проявлять характер, отказываясь отпускать из объятий, когда тот истерил, или настаивать на круглосуточной защите в особо опасные периоды криминальной деятельности. Но сейчас… какой смысл жить, если поставщик приказов мёртв?
Единственное, что останавливает полковника от выстрела в голову – голос в ней же, подозрительно похожий на голос ныне почившего с миром Джима, шепчущий: “Не разочаровывай меня, Бастиан”.
- Имел я в зад твоё разочарование, - выдыхает Моран и идёт в бар.
Люди живут и без цели в жизни. Это абсолютно нормально. Можно всю её про*бать, занимаясь не тем, чем надо, и даже не тем, чем хочется. Кто-то торчит в офисе, хотя его это совершенно не устраивает, кто-то раскладывает товар на полках, кто-то продаёт мясо в магазине. А кто-то теряет смысл жизни и заполняет пустоту внутри первым, что приходит в голову. Например, выпивкой и драками.
За секунду до того, как чужой кулак впечатывается в его лицо, Себастьян думает о том, когда он дрался в последний раз. Хотя стоило бы подумать о том, почему слова Джима срываются с его губ. Он провоцирует совсем как Джим, если, конечно, не считать того факта, что у него это выходило игриво и легко, как-то более… двусмысленно и непринуждённо. Затуманенный алкоголем мозг, соображая слишком медленно, возможно, и не воспринял бы это как оскорбление. Странную шутку, быть может. Но из уст полковника всё это звучит как-то грубо, слишком прямолинейно, остро и однозначно. Как необтёсанные и неогранённые камни. Вроде и красиво, а всё равно чего-то не хватает.
Но это неважно. Всё становится неважным, когда он ввязывается в драку. Первую за долгое время. Они с громилой опрокидывают стол, толпа издаёт звуки, смешивающиеся в какофонию, оттенки валятся кучей – недовольство, удивление, предвкушение хорошего зрелища... Возможно, ему следует позволить убить себя. Этот парень явно не станет рассчитывать силу, слишком пьян для этого. Если твоей смерти способствует кто-то другой, это ведь не считается самоубийством? Ты просто не следил за тем, что говоришь, ты просто, как настоящий, блядь, мужик, решил отстоять свою точку зрения единственным доступным в таком состоянии способом, и вот результат… верно?
К концу следующий недели Моран выглядит так, словно каждый вечер, возвращаясь с работы домой, становился жертвой разбойного нападения. Но его это не беспокоит, даже наоборот, радует безмерно. Во-первых, одна боль заглушает другую. Во-вторых, она служит доказательством того, что он жив. Живее всех живых. Что, правда, обычно, в более трезвом и адекватном состоянии, ранит ещё больше.
Но всё в порядке. Правда. Истекая кровью, чувствуя каждую клетку своего тела, он возвращается из очередного паба домой, потому что таксисты отказываются возить его, дебошира и пьяницу, куда бы то ни было. Он смеётся и тут же морщится. Приваливается к стене, сползает по ней и закрывает глаза. Наверное, его ограбят, если он отключится. А может, кто-то вызовет скорую. У него под глазами огромные лиловые синяки после драк. Отлично скрывают другие, из-за недосыпа. На левой щеке царапина: кто-то не постеснялся пустить в дело нож. Голова гудит по-страшному, словно нервный священник звонит там в массивный колокол, созывая всех на службу. Простите, отец, я так грешен…
- Позаботься о себе, пока меня не будет, - Джим накидывает пальто, подходит к зеркалу, осматривает себя, недовольно одёргивает рукав и улыбается: вот теперь всё правильно. Взгляд его карих глаз впивается в отражение полковника. Тот выглядит немного недоумённым, потому что не понимает, что несёт в себе эта фраза.
Удар в живот, по лицу, по ногам. В рёбра - кажется, пара штук сломана, в ухо – гул в голове, по руке – противный хруст.
- Как скажешь, Джим.
Вряд ли саморазрушение можно назвать заботой о себе. Но это ведь не приказ? А даже если и он, кто привлечёт его к ответственности за нарушение?
Спина болит: его хорошенько огрели стулом, от ножек наверняка потом будут гематомы. По виску струится кровь: кружкой ему тоже неплохо досталось. Крепкой, пивной, объёмной. То, что надо.
Вот бы никто скорую не вызывал. Или его не успели бы там спасти. Конечно, это не смерть солдата, но он и не солдат уже несколько лет, к тому же, почти в битве. Точнее, после неё. Совсем немного. Ну же… В Ад по Данте он попал бы на третий круг седьмого пояса. “Пошедшие против естества”. Зато как хорошо шлось!..
Он закрывает глаза, вспоминая…
И открывает их уже в больнице. На руке чувствуется тяжесть – гипс, всё-таки сломали. Голова уже не гудит. На спине немного неприятно лежать. При первом же вдохе начинает колоть в груди справа. Отлично. Мало того, что он выжил, так теперь ещё и прикован к кровати, пока не поправится.
- Не делай такое лицо, - говорит знакомый голос, и Себастьян дёргается, чуть не сваливаясь с кровати и тут же болезненно морщась. Капельница слева по курсу. Они что, пичкают его наркотой? Откуда..? Почему..? Как..?
- Да-да, я тебе говорю. Нет, правее смотри, - раздражённо командует всё тот же голос. – Да голову просто поверни!.. Сказал бы им, чтобы по голове не били. “Полковник контужен, он сразу стреляет”, чтоб меня.
Себастьян поворачивает голову и видит Джима. Осунувшегося, похудевшего, с кругами под глазами и недовольной складкой в уголке губ, но довольно-таки живого для человека, который прострелил себе башку.
- Ты – кретин, Моран, ты в курсе? Я что тебе сказал? То ли у тебя со слухом было плохо в тот день, то ли с головой, то ли со всем сразу и не только в тот день. По-твоему, таскаться по барам и нарываться на драки – это такой длинный синоним “позаботься о себе”?
Моран не отвечает. Он просто смотрит. Слушает. Впитывает. Господи, наверное, всё-таки наркота. Или он уже умер и по ошибке попал в Рай. То есть, не то чтобы Джим мог попасть в Рай после смерти, скорее это Рай, потому что полковник видит его рядом и после смерти. Как-то шумно, однако, в Раю. Вместо хлопанья ангельских крыльев – писк приборов, вместо хорового пения – крики “Десять граммов эпинефрина, в реанимацию его!” и стук колёс. Врала премудрая Библия. Мама бы огорчилась. Впрочем, она узнала об этом куда раньше Себастьяна, ибо умерла несколько лет назад.
- Я сказал: “Позаботься о себе, пока меня не будет”. Едва прошёл месяц, Моран попал в больницу и две недели провалялся в коме. Как я мог проморгать, что ты у меня такой кретин, объясни мне? Как тебе удавалось так хорошо маскироваться под здравомыслящего, понимающего смысл простых слов человека, м?
- Я… - честно пытается оправдаться Себастьян, одновременно отходя от новости, что он провёл здесь уже четырнадцать дней, но Джим, судя по виду, не покидавший его палату всё это время, тут же перебивает: - Да, ты. ТЫ! Я хотел убрать хвосты, идиота кусок. Хотел потом свалить с тобой куда-нибудь на Курилы. Загар, пляж, девочки, мальчики. А ты что сделал? Внимание к себе привлекать стал.
Джим нервно дёргает головой и снова застывает, глядя пристально и недовольно.
- Я знал, что ты придёшь, - Моран тянется к нему здоровой рукой и касается ею чужой. Врёт, конечно, но Джим улыбается, слабо, но искренне, и обещает ворчливо: - Я ещё тресну тебе подзатыльник, когда поправишься.
Себастьян улыбается в ответ, кивает и откидывает голову на подушку, снова проваливаясь в сон.
Автор: [J]Йопти[/J]
Направленность: фактически джен
Фандом: Sherlock BBC
Жанр: AU, angst, постРейхенбах, fluff, happy ending
Рейтинг: G
Персонажи: Мориарти, Моран
Размер: ~ 1 300 слов
Предупреждение: OOC, как обычно. Кажется, в тексте также мелькает одно ну оч. некультурное слово, остальные - оскорбления по умственной части (можете сами догадаться, кому они достанутся, бггг).
Отказ от прав: идея стащена где-то на тумблере. А что, если бы Моран занялся саморазрушением после смерти босса.
Затянуться МорМор-косячкомКаждый человек эгоистичен. Это заложено в его природе. Эгоизм – основа человеческих инстинктов, фундамент для построения личности. И, хотя Себастьян с радостью застрелился бы сам, если бы это спасло боссу жизнь, первые мысли его: “На кого ж ты, сукин сын, меня оставил?” и “Что же мне теперь делать?” Думать о том, что делать Джиму, не имеет никакого смысла: тому вряд ли в дальнейшем хоть что-то понадобится от жизни. А вот Себастьян до сих пор по эту сторону экрана и мучительно размышляет, как дальше быть. Нужно ли ему вообще что-то делать, и если да, то, чёрт побери, для кого? Босс застрелился пару часов назад, всё это кажется нереальным, бредовым, неправильным, однако факт остаётся фактом: Себастьян остался без дела. Без работы. Без босса. Без… слишком пафосно было бы сказать “смысла жизни”?
Моран привык к командам. Он подчинялся в семье, всегда слушался отца. Он подчинялся в армии, слушался приказов командира. Во всяком случае, до определённого момента, который мог считаться одним из переломных в его жизни. Он подчинялся в обычной, послевоенной жизни, слушался Джима. В большинстве ситуаций. Иногда приходилось проявлять характер, отказываясь отпускать из объятий, когда тот истерил, или настаивать на круглосуточной защите в особо опасные периоды криминальной деятельности. Но сейчас… какой смысл жить, если поставщик приказов мёртв?
Единственное, что останавливает полковника от выстрела в голову – голос в ней же, подозрительно похожий на голос ныне почившего с миром Джима, шепчущий: “Не разочаровывай меня, Бастиан”.
- Имел я в зад твоё разочарование, - выдыхает Моран и идёт в бар.
Люди живут и без цели в жизни. Это абсолютно нормально. Можно всю её про*бать, занимаясь не тем, чем надо, и даже не тем, чем хочется. Кто-то торчит в офисе, хотя его это совершенно не устраивает, кто-то раскладывает товар на полках, кто-то продаёт мясо в магазине. А кто-то теряет смысл жизни и заполняет пустоту внутри первым, что приходит в голову. Например, выпивкой и драками.
За секунду до того, как чужой кулак впечатывается в его лицо, Себастьян думает о том, когда он дрался в последний раз. Хотя стоило бы подумать о том, почему слова Джима срываются с его губ. Он провоцирует совсем как Джим, если, конечно, не считать того факта, что у него это выходило игриво и легко, как-то более… двусмысленно и непринуждённо. Затуманенный алкоголем мозг, соображая слишком медленно, возможно, и не воспринял бы это как оскорбление. Странную шутку, быть может. Но из уст полковника всё это звучит как-то грубо, слишком прямолинейно, остро и однозначно. Как необтёсанные и неогранённые камни. Вроде и красиво, а всё равно чего-то не хватает.
Но это неважно. Всё становится неважным, когда он ввязывается в драку. Первую за долгое время. Они с громилой опрокидывают стол, толпа издаёт звуки, смешивающиеся в какофонию, оттенки валятся кучей – недовольство, удивление, предвкушение хорошего зрелища... Возможно, ему следует позволить убить себя. Этот парень явно не станет рассчитывать силу, слишком пьян для этого. Если твоей смерти способствует кто-то другой, это ведь не считается самоубийством? Ты просто не следил за тем, что говоришь, ты просто, как настоящий, блядь, мужик, решил отстоять свою точку зрения единственным доступным в таком состоянии способом, и вот результат… верно?
К концу следующий недели Моран выглядит так, словно каждый вечер, возвращаясь с работы домой, становился жертвой разбойного нападения. Но его это не беспокоит, даже наоборот, радует безмерно. Во-первых, одна боль заглушает другую. Во-вторых, она служит доказательством того, что он жив. Живее всех живых. Что, правда, обычно, в более трезвом и адекватном состоянии, ранит ещё больше.
Но всё в порядке. Правда. Истекая кровью, чувствуя каждую клетку своего тела, он возвращается из очередного паба домой, потому что таксисты отказываются возить его, дебошира и пьяницу, куда бы то ни было. Он смеётся и тут же морщится. Приваливается к стене, сползает по ней и закрывает глаза. Наверное, его ограбят, если он отключится. А может, кто-то вызовет скорую. У него под глазами огромные лиловые синяки после драк. Отлично скрывают другие, из-за недосыпа. На левой щеке царапина: кто-то не постеснялся пустить в дело нож. Голова гудит по-страшному, словно нервный священник звонит там в массивный колокол, созывая всех на службу. Простите, отец, я так грешен…
- Позаботься о себе, пока меня не будет, - Джим накидывает пальто, подходит к зеркалу, осматривает себя, недовольно одёргивает рукав и улыбается: вот теперь всё правильно. Взгляд его карих глаз впивается в отражение полковника. Тот выглядит немного недоумённым, потому что не понимает, что несёт в себе эта фраза.
Удар в живот, по лицу, по ногам. В рёбра - кажется, пара штук сломана, в ухо – гул в голове, по руке – противный хруст.
- Как скажешь, Джим.
Вряд ли саморазрушение можно назвать заботой о себе. Но это ведь не приказ? А даже если и он, кто привлечёт его к ответственности за нарушение?
Спина болит: его хорошенько огрели стулом, от ножек наверняка потом будут гематомы. По виску струится кровь: кружкой ему тоже неплохо досталось. Крепкой, пивной, объёмной. То, что надо.
Вот бы никто скорую не вызывал. Или его не успели бы там спасти. Конечно, это не смерть солдата, но он и не солдат уже несколько лет, к тому же, почти в битве. Точнее, после неё. Совсем немного. Ну же… В Ад по Данте он попал бы на третий круг седьмого пояса. “Пошедшие против естества”. Зато как хорошо шлось!..
Он закрывает глаза, вспоминая…
И открывает их уже в больнице. На руке чувствуется тяжесть – гипс, всё-таки сломали. Голова уже не гудит. На спине немного неприятно лежать. При первом же вдохе начинает колоть в груди справа. Отлично. Мало того, что он выжил, так теперь ещё и прикован к кровати, пока не поправится.
- Не делай такое лицо, - говорит знакомый голос, и Себастьян дёргается, чуть не сваливаясь с кровати и тут же болезненно морщась. Капельница слева по курсу. Они что, пичкают его наркотой? Откуда..? Почему..? Как..?
- Да-да, я тебе говорю. Нет, правее смотри, - раздражённо командует всё тот же голос. – Да голову просто поверни!.. Сказал бы им, чтобы по голове не били. “Полковник контужен, он сразу стреляет”, чтоб меня.
Себастьян поворачивает голову и видит Джима. Осунувшегося, похудевшего, с кругами под глазами и недовольной складкой в уголке губ, но довольно-таки живого для человека, который прострелил себе башку.
- Ты – кретин, Моран, ты в курсе? Я что тебе сказал? То ли у тебя со слухом было плохо в тот день, то ли с головой, то ли со всем сразу и не только в тот день. По-твоему, таскаться по барам и нарываться на драки – это такой длинный синоним “позаботься о себе”?
Моран не отвечает. Он просто смотрит. Слушает. Впитывает. Господи, наверное, всё-таки наркота. Или он уже умер и по ошибке попал в Рай. То есть, не то чтобы Джим мог попасть в Рай после смерти, скорее это Рай, потому что полковник видит его рядом и после смерти. Как-то шумно, однако, в Раю. Вместо хлопанья ангельских крыльев – писк приборов, вместо хорового пения – крики “Десять граммов эпинефрина, в реанимацию его!” и стук колёс. Врала премудрая Библия. Мама бы огорчилась. Впрочем, она узнала об этом куда раньше Себастьяна, ибо умерла несколько лет назад.
- Я сказал: “Позаботься о себе, пока меня не будет”. Едва прошёл месяц, Моран попал в больницу и две недели провалялся в коме. Как я мог проморгать, что ты у меня такой кретин, объясни мне? Как тебе удавалось так хорошо маскироваться под здравомыслящего, понимающего смысл простых слов человека, м?
- Я… - честно пытается оправдаться Себастьян, одновременно отходя от новости, что он провёл здесь уже четырнадцать дней, но Джим, судя по виду, не покидавший его палату всё это время, тут же перебивает: - Да, ты. ТЫ! Я хотел убрать хвосты, идиота кусок. Хотел потом свалить с тобой куда-нибудь на Курилы. Загар, пляж, девочки, мальчики. А ты что сделал? Внимание к себе привлекать стал.
Джим нервно дёргает головой и снова застывает, глядя пристально и недовольно.
- Я знал, что ты придёшь, - Моран тянется к нему здоровой рукой и касается ею чужой. Врёт, конечно, но Джим улыбается, слабо, но искренне, и обещает ворчливо: - Я ещё тресну тебе подзатыльник, когда поправишься.
Себастьян улыбается в ответ, кивает и откидывает голову на подушку, снова проваливаясь в сон.
